Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

Пачкают жиром дорогие халаты, облизывают толстые пальцы, жадно и много пьют, невзирая на запрет Пророка. Мусульманам ханефийского толку позволительно хмельное питье, да о Пророке тут мало и думают. Сподвижники Тохтамышевы сами порою не знают, какой они веры. Ушло то, когда носили на груди несторианские крестики-обереги. Пришла новая вера, когда надобно молиться пять раз в день, оборачиваясь лицом на восток. Пять раз в день не молится никто из них, а когда случаются беды, по-прежнему приглашают колдуна или шамана с бубном. Они пьют и едят. Они спорят. Они рыгают от сытости. Они вновь и вновь обвиняют друг друга в давешнем стыдном разгроме.

— Ты должен снова разгромить русичей! — говорит жилистый сухой Бек-Пулад-оглан. — Тогда получишь серебро и рабов!

— Рабы! — кричит со своего места Кунгур-бей. — Какие там рабы! Ты должен укрепить русского коназа, Тохтамыш! Тогда получишь и серебро, и военную силу!

Кунгур-бею заплачено русским серебром, но заплачено и иным, многим. Таш-Тимур-оглан — он почти не пьет вина и потому сохранил трезвую голову — отодвигает от себя чашку с шурпой, отирает темною блестящею ладонью усы и бороду, говорит значительно:

— Все мы ведаем, что на Руси надо поддерживать коназа Москвы. Иначе русичи передерутся все и порядку не будет. Не будет и серебра! — Он поочередно тяжело и веско глядит в распаренные едою и питьем лица сотрапезников, отвечая на не заданный ему вопрос, говорит: — Получил! И вы все получили подарки русского коназа! А не было бы его, не стало бы и даров! Ты не ходил на Русь, Пул ад! — обращается он к крикуну с упреком. — Ты не ведаешь тамошних болот, где конь утонет вместе со всадником! Мужики разбегутся по лесам, ихние деревянные города сгорят, и все, что ты приведешь оттудова, — это пара нищих старух да десяток кляч с отвислыми животами, годных только на мясо! Ты не ходил на Русь и не знаешь тамошних обычаев! Без великого князя никакой дани у них не собрать!

Он кончил, замолк и снова придвигает к себе белую прозрачную китайскую чашку с горячей наперченною шурпой.

Юрта снова взрывается шумом и спорами. Кто-то начинает хохотать, закатывая глаза, тыча пальцем в сторону Бек-Пулад-оглана:

— Старух! Русских старух! Ты возьмешь их себе заместо белолицых красавиц!

Вновь завязывается драка. Трещат дорогие пуговицы атласных халатов, и вновь разнимают, растаскивают спорщиков. Здесь все свои, но хвататься за нож — лишнее. Пролитую кровь возможно смыть только кровью.

— Главный наш враг — Тимур! — кричит Куке-Бута, и его крик подхватывают многие.

— Тимур, Тимур-Аксак!

— Ас русичей возьми серебро и дай коназу Василию, что он просит! Просит Нижний, дай ему Нижний! Иначе русичи не перестанут драться друг с другом!

— Нижний надобно дать внукам Костянтина Василича, Василию с Семеном! — раздается одинокий голос Актау.

— Нижний уже дан Борису Костянтинычу! — кричит Яглыбий-бах-рин.

— Московит заплатит больше!

— На что тебе московит?

— На то же, на что и тебе! Без Хорезма мы теперь с кого, кроме московита, возьмем серебро?

— Афряги?

— Фрягам верить! Да они и дадут, а там учнут просить того да другого да татарских детей в полон продавать! Мамай кумился с ними, дак тем и кончил, что голову потерял!

— Степных батыров не может победить никто в целом мире! — кричит упившийся Ак-Буга. — Никто! И никакой Тимур! На Кондурче нас предали!

— Кто предал? Очнись!

Пьяного трясут за плечи. (Такое не следует говорить перед Тохтамышевым лицом. Да, хан бежал, но ежели они затеют выбирать нового хана, то передерется вся степь.)

— Очнись, выпей кумысу, на!

Ак-Буга пьет, икает, мутно глядит прямо перед собою, повторяя:

— Ник-к-кто, ник-к-кто!

Тохтамыш будто не видит, но его рука, гладкая сухая рука степного воина нервно теребит складки широкого розового пояса, которым обмотан его парчовый, застегнутый справа у горла, по-монгольски, халат. Пьяный Ак-Буга рискует, в ближайшие дни выехав в степь, лишиться головы (вернее, остаться в степи со сломанным позвоночником), и все знают это, и потому трясут, отпаивают и приводят в чувство спорщика. Хана, повелителя степи, наследника Батыева, нельзя оскорблять, сидя в его шатре!

Тохтамыш тоже пьян, но не настолько, чтобы ничего не понимать. Он поворачивает голову к Ченте-оглану, и тот, готовно склоняя шею, говорит:

— Дай, повелитель, Нижний Василию, и он станет тебе рабом!

Тохтамыш отводит глаза, думает. Мысли ползут медленно, как отара овец на пастбище. Верно, в тот раз Москву он разгромил зря! И виноваты в том суздальские князья Семен с Васильем Кирдяпой! Что главный виновник он сам, о том Тохтамыш попросту не думает. Он сам всегда прав. Виноваты другие. И на Кондурче… Не стоило попадать в плен к Железному Хромцу! Тимур очень просто мог вовсе не выпустить его, или зарезать, или возить за собой в железной клетке… Он это умеет, Тимур!