Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

— Не хощу к Сергию! Не хощу! — продолжал яриться боярин, хапая зубами, пытаясь укусить упрямую дворню свою. Скоро прибежал и захлопотанный родич болящего.

Сергий вышел на крыльцо кельи. Немногословно велел братии собираться на молитву, в церковь. Утробный рев (казалось уже — безумный вот-вот лопнет от крика) все не кончался за оградою. Иноки, опасливо взглядывая на своего игумена, проходили, точнее, пробегали в храм. Многих бесноватых излечивал ихний наставник, но чтобы так грозно ревел не дикий зверь, а человек, они еще не слыхали.

Ударили в било. Сергий, войдя в храм, неторопливо облачился. Надел епитрахиль, наручи, пояс и набедренник, сунул голову в отверстие ризы, поданной ему прислужником, и взял в руку тяжелый напрестольный крест кованого серебра — недавнее княжеское подарение. Молитва требовала сосредоточенности. Сосредоточенности требовал и не перестававший реветь безумный вельможа.

Дальнейшее во многом зависело от самого первого взгляда, от мановенья благословляющей руки, даже от этого креста, в целительных свойствах коего Сергий еще сомневался. Он привыкал к вещам, и вещи привыкали к нему, как бы одухотворялись, и теперь, взвешивая в руке княжеский дар, он подумал: не переменить ли на прежний, медяный, истертый руками до гладкости всех граней? Нет, крест уже жил, уже слушал веление его руки. И, успокоенный, Сергий вновь вышел на свежесть долгой весны с упорным северным ветром и плотными синими глыбами льда под елями Маковецкого бора и в чащобе кустов обережья. Промельком подумалось о том, что и вспашут и засеют яровое ныне поздно, и — успел бы созреть хлеб!

Бесноватый был сейчас для Сергия никакой не вельможа, а просто больной, и уже совсем не думалось о том, о чем помыслил бы иной игумен: что ежели тверского вельможу привели не в Отроч монастырь, к тамошним старцам, а к нему, Сергию, то… об этом не думалось совершенно.

На удивление, бесноватый был совсем и не великого роста, но, видимо, силен и от природы, и от безумия бешенства, удесятерившего природные силы, очень широк в плечах и мускулист; в разорванный ворот рубахи виднелась курчавая от шерсти грудь, крутые ключицы и страшные бугры сведенных судорогой предплечий. Лик был космат и страшен. Глаза горели злобой и ненавистью. Холопы едва удерживали его вдесятером, мертвой хваткой вцепившись в отогнутые назад руки.

Сергий взглянул больному в очи, поймал и мысленно заставил застыть дикий бегающий взгляд. Потом, знал уже, у самого начнет кружить голову и потребно станет прилечь в укромности ото всех, творя мысленную молитву, но то — потом! В налитых гневом очесах что-то как бы мелькнуло, вспыхнуло и погасло вновь. Сергий все не отводил взгляда. Но вот явился тот, жданный промельк иного, жалкого, затравленноодинокого во взоре безумца, словно взыскующий о пощаде, и лишь тогда Сергий, не упуская мгновения — упустить, потребны станут вновь недели, а то и месяцы леченья, — поднес болящему крест, махнувши холопам, дабы отпустили своего господина. И непонятно было, то ли те отпустили его, то ли он сам раскидал слуг — так и посыпались, кто и на ногах не устоял даже, — хрипло рявкнул: "Жжет! Жжет! Огонь!" Сергий бестрепетно продолжал держать крест, сам ощущая перетекающую сквозь него и нань энергию.

Косматый боярин прянул вбок и вдруг, затрясись крупною дрожью, весь, плашью, грудью, лицом, ринул в лужу весенней пронзительной капели, тронутую по краям легким, с ночи, ледком. Ринул и стал кататься в воде, постепенно затихая, и вот уже затрясся опять, но теперь по-иному, верно от холода, хотел встать, снова рухнул ничью, расплескавши воду и грязь. Сергий ждал, молчаливым мановением руки запретив слугам приближаться. Больной поднялся на четвереньки, свесив голову, вздрагивая, наконец сел, все еще не выбираясь из лужи. Он икал от холода, и Сергий кивком разрешил холопам поднять своего господина. Болящий едва стоял, бессильно обвисая на руках прислуги, которую, мгновенья назад, раскидывал по двору с исполинскою силою.

— Пусть отдохнет! — вымолвил наконец Сергий. Он поглядел задумчиво вослед уводимому в гостевую келью вельможе (который после станет рассказывать, как узрел огненное пламя, исходящее от Сергиева креста, и от того только, боясь сгореть, и ринулся в воду), не глядя, отдал крест подскочившему брату и с внезапным ощущением трудноты в плохо сгибающихся ногах побрел к себе. Двое из братии, когда он восходил на крыльцо, поддержали его под руки. Кивком поблагодарив их, он показал рукою — дальше не надо! И сам, ступив в келью, прикрыл дверь.