Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

Въехавший князь, снявши шелом и улыбаясь, вытирал платом пот с румяного лица. То, что князь — литвин, Остей именем, и послан от Андрея Ольгердовича, разом, словно на крыльях, облетело город. Фома тут же, безо спору, уступил власть опытному воину. И хоть не без ругани, перекоров и споров, но уже к позднему вечеру во граде начал устанавливаться хоть какой-то воинский порядок. Сооруженные посадские мужики и редкие ратники с луками, самострелами и пучками сулиц были разоставлены по стенам. Уже готовили костры, кипятили воду в котлах, дабы лить на головы осаждающим; в улицах, загороженных рогатками, поутихли грабежи, и, словом, город, доселева беззащитный, уже был готов хотя к какой обороне… Еще бы князю Остею поболе воеводского разуменья и хоть сотни две опытных кметей! Он уже не мог предотвратить разор оружейных, бертьяниц и молодечной, случившийся до него, он уже не мог замкнуть занятые народом и разгромлен-ные боярские погреба…

Тохтамыш со всею своею силою явился под Москвою наутро. Был понедельник, двадцать третье августа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Вдохновленные погромом Серпухова, татары жадно привставали в стременах, разглядывая из-под ладоней радостный издали, залитый солнцем, лучащийся белизной город с золотыми маковицами церквей и узорными, в сквозистых кованых прапорах шатрами теремов, вытарчивающих из-за стрельниц городовой стены.

На заборолах города чуялось шевеление. В пролетах бойниц мелькали темные очерки движущихся ратников, и по этому, едва видному отсюда шевелению, по смутному гуду, доносящемуся из-за стен, да по частым и злым ударам колокола чуялось, что там, внутри, словно в разбуженном потрясенном улье, творится какая-то неподобь. Те, кто посмелее, подъезжали близь, целились в отверстия бойниц. Оперенные стрелы с тугим гудением уходили внутрь заборол. Иногда там слышался крик ярости или жалобный вопль раненого.

— Эге-ге-гей! — закричало разом несколько татар из кучки подъехавших к Фроловским воротам, в богатом платье и оружии.

— Не нада стреляй! — кричал татарин, размахивая платом, насаженным на копье. — Гаварить нада!

Со стрельниц высунулись. Кто-то сперва, тотчас унырнувший внутрь, за ним, повозившись, явились сразу двое.

— Чаво? — крикнул один из них.

— Есь ле во гради великий коназ Димитри?! — прокричали почти правильно по-русски из кучки татар.

— Нету! Нету нашего князя! — отвечали русичи сразу в два голоса.

— Правда гаваришь? — кричали татары. Наверху вылез еще один.

— На Костроме князь, шухло вонючее! — прокричал. — Силу на вас готовит!

Невесть, что бы воспоследовало в ответ, но спорщика тут же стащили назад со стены. Показалась иная голова в шеломе:

— Великого князя Дмитрия в городе нет! — прокричал. — Наш воевода — князь Остей!

Внизу покивали, видимо — поверили, поскакали прочь.

Издали знатье было, как, рассыпавшись мурашами по всему посаду и Занеглименью, татары входят в дома, что-то выносят, волокут, торочат к седлам. Там и сям подымались первые нерешительные пожары. Москвичи, кто молча, кто ругаясь, глядели со стен.

Остей — он аж почернел от недосыпу, но держался по-прежнему бодро — вида не казал, что все дрожит и мреет в глазах, сам поднялся на гляденье. Долго смотрел с костра, высчитывая что-то. Подошедший близь купчина постоял, обозрел, щурясь, негустую татарскую конницу.

— Коли их столько и есь, разобьем! — высказал. Остей глянул скользом и покачал головой:

— Чаю, не все! — Оба умолкли.

— Народишко-то, рвутся в драку! Воевать хотят! — выговорил наконец купчина, а сам все тем же боковым, сорочьим взглядом проверял, как поведет себя литвин в таковой трудноте?

— Сам поедешь? — недовольно, почуя издевку в голосе сурожанина, отверг Остей. И в хмельные, из лиха развеселые глаза докончил: — Надобно удержать город, доколе подойдет князь Дмитрий с иныпею ратью. Об ином не мечтай! — "Пьяные все, — подумалось. — Не дай Бог сегодня великого приступу!"

Звонили колокола. Остей обернулся. Тверезые нынче молились во всех храмах и по теремам, ожидаючи, быть может, смерти. Но сколько оставалось тверезых во граде?

Шатнувшись — оперенная стрела, дрожа, вонзилась в опорный столб в вершке от его головы, — Остей полез вниз, жалобно проговоривши стремянному:

— Ежели полезут — буди! Мочи моей нет. Вторую ночь не выдержу!

Стремянный довел господина до сторожевой избы, ткнул, содеяв зверское лицо, в груду попон, закинул рядном, прошипел: