Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

И еще одна радостная весть достигла Москвы к исходу лета. Из Орды в Нижний пришел посол Ак-Ходжа — русичи говорили, смягчая окончание ("Акхозя") и смягчая начало ("Ачиходжа") — так и эдак, — и с ним семьсот татаринов, намерясь идти на Москву. Посол да еще с такою свитой — это подарки, грабежи, быть может, пожары и увод полонянников. Навидались послов татарских досыти! И вдруг — благая весть: не дерзнувши идти на Москву, Ахозя повернул обратно. Нерешительность поела приписали страху от недавнего разгрома Мамаева. В Москве царило ликование, и вовсе не думалось никем, что это нежданное бегство послов — к худу!

Не думалось! Да тут еще подоспели дела церковные. Генуя, разбитая на всех фронтах, замирилась наконец и в Константинополе, с неохотою заключив мир. И припозднившемуся русскому посольству стало мочно выехать на родину.

Дионисий Суздальский вовсю действовал во граде Константина и недавно прислал на Русь с чернецом Малафеем списки с иконы старинного письма почитаемого образа Богородицы Одигитрии (Водительницы), один в Суздаль, другой для церкви Спаса в Нижнем Новгороде.

Иконы обогнали московскую духовную чадь, что медленно двигалась на Русь с Пименом во главе, рукоположенным во митрополита Русского, и, по мере того как приближались послы, ползли и ширились слухи. Пимена уже твердо и многие называли убийцей Митяя, чему Киприан, естественно, отнюдь не препятствовал, сам с некоторым страхом сожидая встречи соперника своего. Решать, что содеять в толикой трудноте, должно было великому князю Московскому, и Киприан явился к Дмитрию с целым синклитом из Федора Симоновского, четырех игуменов прочих московских монастырей, а также брянского и рязанского епископов, случившихся об эту пору на Москве. Монашек, посланный Иваном Петровским, как и гонец княжого посла, Юрия Василича Кочевина-Олешинского, был тут же.

Вызвавший у Дмитрия гадливое омерзение суетливо-угодливый клирошанин врал, округляя глаза, трепеща перед великим князем, бормотал:

— Как на духу! Как на духу! Как убивали, не зрел! Не ведаю, что убивали!

Клирошанина увели. За Пимена сочли нужным вступиться Акинфичи: мол, оговорить всяко мочно, а ежели не виноват? Духовное лицо нелепо есть мирским судом судити!

Посланец Кочевина-Олешинского отвечал увертливо и непонятно и тоже врал. Монашка и гонца расспросили еще раз, порознь. Теперь Дмитрий хмуро гадал об истине, понимая, что ни один из допрошенных не ведает всей правды либо скрывает ее от него, великого князя, но что печатник Митяй доподлинно не сам погиб, но отравлен или удавлен при подходе к Царьграду и что смерть сия, во всяком случае, помогла именно Пимену получить вожделенное митрополичье звание… Он слушал гонца, начиная сопеть, все мрачнея и мрачнея, наконец прервал, стукнув кулаком по подлокотью золоченого кресла:

— Довольно! Долгов архимандрита Пимена, по заемным грамотам наделанных, я платить не стану! — сказал. И то, что назвал Пимена не владыкою, но архимандритом, домолвило остальное.

Киприан, что сидел на почетном месте покойного Алексия с выражением голодного настороженного пса, вдруг весь как-то слегка обвис и оплыл, и даже слабый окрас румянца явился на посеревшем было лице болгарина. Клирики значительно переглянулись. Федор Симоновский произнес отчетливо:

— Владыка Киприан ставлен Филофеем Коккиным, и низвергнуть его волен единственно собор митрополитов и епископов при патриархе Царского града! А посему нелепо есть Пимену имети мантию, клобук и посох с печатью митрополита Русского, каковые надлежат зде сущему владыке Киприану!

Об убийстве Митяя не было более произнесено ни слова. Духовные не считали себя вправе изречь такое, бояре молчали тоже, молчал и князь. Но участь Пимена была ими молчаливо решена. В тот же день вооруженный отряд детей боярских во главе с посланцами великого князя и с грамотою поскакал встречу возвращавшемуся обозу русичей.

Пимен до самой Коломны так ничего и не знал. Ехали трудно, несколько раз едва не попадали в руки степных Мамаевых воев — с гибелью властного темника многие его приверженцы, не признавшие Тохтамышевой власти, стали попросту степными грабителями. И вот наконец Ока, отвычная за два года далеких странствий, близкий дом, родина! Митяй и кошмар его убийства остались где-то далеко отселе, и в пространстве, и во времени. Пимен лишь здесь, подъезжая к Оке, почуял смутную тревогу, временем отравившую ему радость встречи с родной стороной. Но… Он оправдается, он объяснит Дмитрию! Да и не должны его выдать, за него вступятся! Многие… Сам Сергий… должен… А бояре? Василий Хвостов и иные прочие? Нелепо… Далеко! Давно! Впрочем, о Киприане он слышал, но надея была: уедет вновь в Литву Киприан, и дело с концом!