Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

Ну, а в Литве в эту пору велись тяжкие споры, шла ожесточенная борьба за власть, и опять же перед лицом западной экспансии. Почему, в конце концов, и удалось католикам подчинить и крестить упрямую Литву, целое столетие сопротивлявшуюся всем притязаниям папской курии.

А Русь, та Русь, которая пришла на Куликово поле, была еще только возникавшим, только создающимся государством. По точному определению Л. Н. Гумилева, на Куликово поле вышли ратники разных русских княжеств, и только с Куликова поля возвращались домой граждане единого Русского государства.

Скажем так: в сложенной нашей историографией легенде очень мало исследованы реальные факты, события, даже по широко известным источникам. Затем — безмерно преувеличено военное значение битвы на Дону, и в той же мере преуменьшено, недооценено ее идеологическое значение.

Итак — Литва.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Необычайно бурный расцвет Литвы и столь же быстрый закат ее государственности требуют объяснений.

В литовском княжеском доме, как уже говорилось, не было выработано — и даже не стремились к тому! — твердого закона о престолонаследии. А это значит, что судьба страны отдавалась в руки таланта или бездарности очередного захватчика власти и законом земли признавалась не сдержанная ничем игра личных себялюбий. Понимали ли это гении — Гедимин с Ольгердом? Кажется, что не понимали и они! Понимали ли их дети, что государство, для продолженности в веках, нуждается в скрепах, в твердых и единообразных законах, в неотторжимом праве собственности и наследования собственности, наконец, в духовном объединении, в религии, сколь возможно, такожде единой? Нет, не понимали, не поняли! Равнодушные к вере, считали принятие той или иной религии чисто политическим и, в значительной мере, временным актом: и Витовт, и Ягайло были дважды крещены — по православному и по католическому обряду, сверх того, когда было надобно, взывали к древним языческим богам, не понимая каждый раз, что же они творят и что сотворяется в результате за их спиною.

Болезнью Литвы явилось и ее безоглядное расширение на восток за счет земель бывшей Киевской Руси. Слишком оказалось легким это подчинение! Не чаяли оттого и сопротивления духовного, по произволу намерив обратить в католичество православный народ. И вот, вместо того чтобы объединить верою два составляющих Великую Литву народа, безнадежно разъединили их! Вместо того чтобы при двух этносах — литовском и русском — создать один строй и одну веру, создали три этноса, три строя и две враждующие веры. Стоило ли с такою жадностью завоевывать все новые русские земли, чтобы подарить и их, и саму Литву стареющей Польше?

Мертвый Ольгерд проиграл мертвому Алексию, ибо первый строил себе прижизненную хоромину, и она начала разваливать сразу после его смерти, второй же заложил фундамент здания, продолженного в веках, и оно-то как раз и начало жить, расти и укрепляться после его смерти.

Странным образом мыслители нашего времени, которые пишут о том, что-де Литва XIV столетия обогнала Русь в развитии своем — невзирая на то, что плачевные последствия жадных завоеваний Гедиминовичей у них у всех на глазах! — странным образом также не видят, не понимают, что строить можно и нужно лишь то, что найдет твердое продолжение во времени и не исчезнет с жизнью создателя своего. Во всегдашнем и неисходном трагическом противоречии смертного человеческого "я", неизбежной гибели вот этой, бренной, данной на время плоти, этого сознания, воли, жажды действования, и бессмертия рода, бессмертия вечно меняющейся, но вечно повторяемой в поколениях жизни человеческого племени, этноса, нации, а в пределе — всего человечества, в вечном этом противоречии и в вечной борьбе тот, кто основывает свои усилия на "я", на личном и смертном, выигрывает лишь на краткий срок, отмеренный ему как смертному, много, ежели еще и его ближайшему потомку. Но затем, но после, и неизбежно, побеждает тот, кто работал на грядущее, чьи усилия были направлены не к самоутверждению, но к утверждению соборного начала, соборной духовной целостности. И опять — не самою ли яркою стезею подобного, жертвенного, за други своя, подвига оказалась стремительно краткая в земной жизни (всего полтора месяца от Нагорной проповеди до Голгофы) и властно продолженная в века, вот уже и два тысячелетия не угасающая стезя и подвиг Спасителя?

Ольгерд, впрочем, умел себя ограничить. Он не рассорил ни с Кейсту-том, ни с Любартом и тем сохранил в целости Литву… При своей жизни!