Давид Малкин - Король Давид

Иоаву нужно было и посоветоваться с Овадьей, и попрощаться с ним – больше не придётся бывать в Беэр-Шеве.

Возле входа в дом Овадьи, как возле каждого лекарского дома в Кнаане, росло фисташковое дерево. Издали оно казалось розовым, для иврим это было знаком зимнего, Восьмого месяца. Летом дерево стояло зелёным, а весной, в Песах, когда начинался отсчёт года, – красным, оно расцветало. По этим сочетаниям и оттенкам красок иврим умели точно узнавать, какой наступил месяц, сколько ещё продлятся холода и даже какая предстоит зима, дождливая или сухая.

Иоав больше всех деревьев любил фисташковое. В детстве, как все мальчики в Бейт-Лехеме, он слизывал с его стручков матовую смолу и жевал её. Во рту делалось прохладно, дыхание очищалось. Дети обожали орешки – фисташки, взрослые смазывали соком из листьев трещины на коже и клали древесную смолу в дупло больного зуба. Овадья ещё при короле Шауле настоял, чтобы солдаты перед сражением пили отвар из коры фисташкового дерева. «Тогда, – обещал он, – ваши раны будут заживать быстрее». Овадья считал, что фисташка помогает при любой болезни. Иоав тоже так считал. Он любил и берёг дерево возле его дома в Городе Давида, и все знали, что если командующий не в стане, значит, он сидит в тени под своей фисташкой.

Иоав привычно протянул руку, чтобы набрать розовых листочков и пожевать, пока не пройдёт сухость в горле, но, едва взглянув на дерево, отдёрнул руку: после того проклятого боя в Эфраимском лесу на каждом фисташковом дереве виделся ему повисший на волосах Красавчик.

Иоав толкнул дверь и вошёл в дом. И сразу услышал плакальщиц. Лекарь Овадья умер? Да. И иврим, собравшиеся со всей Земли Израиля, сидели по нему траур – шиву. Иоав и двое его солдат молча отыскали свободное место и присоединились к скорбящим. Посыпав голову прахом, они стали раскачиваться и молить Бога принять душу Овадьи бен-Бецалеля.

«Опоздал, – думал командующий. – И посоветоваться не пришлось, и лекарства не получил. И не попрощался. Нужно срочно послать солдат в Негев – пусть Итай немедленно ведёт отряд в Город Давида. Сам тоже поспешу, расскажу помазаннику, что случилось и пусть решает, как быть».

Поздно вечером Иоав почувствовал, что духота в доме Овадьи сделалась невыносимой. Он вышел, присел на пороге и оказался перед плывущим в лунном свете деревом. На ветке перед самым лицом Иоава из растопыренной грозди фисташек, затканной паутиной, ему улыбалась мёртвая златокудрая голова.

«Беда! – понял Иоав, покрываясь потом, – прости нас, Господи!»

***

Костры просигналили из Беэр-Шевы, что Иоав бен-Цруя возвращается с бедой. Какая это беда, можно было только гадать. Этим и занялись королевские советники и жители Города Давида после того, как было объявлено, что торжественной встречи не будет.

По выражению лица вестового, принесшего с горы Гило сигналы костров, Давид понял, что близится гнев Божий. И сказал Давид Господу: Господи, прости, прошу, грех раба Твоего, ибо поступил я неразумно.

Он принёс искупительную жертву, постился и просил Бога о милосердии: Услышь меня и помилуй<���…> Господь! Накажи, но не в гневе<���…> Не оставляй меня, Господи, Боже мой <���…>

И сказал Господь Гаду – прозорливцу Давида: «Иди и скажи Давиду – так сказал Господь: три наказания Я назначаю тебе. Избери себе одно из них, и Я свершу его над тобой».

И пришёл Гад к Давиду, и сказал ему: «Так сказал Господь, выбери себе: три года голода или три месяца уничтожаем будешь врагами твоими, и меч неприятелей твоих достанет народ твой, или три дня мора в стране, и ангел Господень, поражающий во всех пределах Израиля.

И сказал Давид Гаду: «Тяжело мне очень, но лучше попасть в руку Господа, ибо велико милосердие Его, только бы не в руки людей попасть мне!»

И в эту минуту от ворот Пустыни ветер донёс крики и шум – это возвращался Иоав бен-Цруя и его отряд. Первый раз в Городе Давида встречали армию без песен, труб и барабанов, вдоль дороги не стояли нарядные девушки, и счастливые дети не бежали впереди строя.

И навёл Господь мор на Израиль в то утро, и умерло из народа, от Дана до Беэр-Шевы семьдесят тысяч человек.

Уже третий день все иврим от мала до велика постились, приносили жертвы и молили Бога прекратить мор. Ивусеи, остававшиеся в городе, не болели, и это было явным знаком того, что Господь разгневался именно на потомков Авраама.