Давид Малкин: Король Давид

– Пусть только сунется! – закричали все сразу.

– Король нам не нужен, – стояли на своём старейшины.

Единственное, чего добились друзья Давида, – это чтобы решение отложили до завтра, дав собранию время поразмыслить.

К вечеру у сложенного в центре города костра хевронцы собрались отметить наступление Одиннадцатого месяца, или, как его называли в Кнаане, Месяца последнего дождя. Всем было любопытно посмотреть на Давида и его Героев, слава о которых распространилась по селениям иврим. Люди слышали о необыкновенном пении Давида, послушать которого слетаются птицы и приходят из пустыни лани. Хевронцы подтаскивали к костру плоские камни, приносили угощения и воду, тихо говорили друг другу: «Будет петь».

И вот Давид пришёл, поздравил всех с наступлением нового месяца, рассказал о своих предках, о Бейт-Лехеме, где родился. Он ещё говорил, глядя на костёр, когда приблизились двое мальчиков и положили ему на колени большой трёхструнный невель [2] Невель – струнный музыкальный инструмент (мог иметь до 12 струн). .

Давид прикрыл глаза, положил пальцы на струны.

Он пел в полной тишине. Люди, прикрыв так же, как Давид, глаза, повторяли за ним стихи и мелодию.

Потом он завёл боевые песни, Герои подпевали. Это были старинные предания о войнах Господа, почти уже забытые. Пение перемежалось обращениями к Богу. Давид оплакивал короля Шауля и его воинов, павших в бою у горы Гильбоа, благословлял их память и проклинал врагов:

Сидевшие у костра знали, что Давид просит и за них, когда поёт:

Нехитрая мелодия поднималась к небу, и слушателям виделись ангелы, уносящие звуки к престолу Господа.

Руки Давида перелетали на барабан – он находил его, не открывая глаза, – потом пальцы летели обратно к струнам невеля. Иногда он ладонью останавливал звук, отмерял паузу, а потом некоторое время выводил мелодию только голосом. Временами приближался мальчик и осторожно обтирал пот со лба и щёк певца – сам он ничего не чувствовал: то шептал благодарность Творцу, то просил за весь народ о помощи и защите. Люди вокруг ощущали счастливое волнение оттого, что сподобились услышать беседу человека с Небом.

Давида попросили спеть о Героях. Он начал, воины сидели тихо, только благодарно взглядывали на певца.

– Кто этот юноша? Кто он? – схватил за руку слугу старец Бецалель.

– Это – Давид! – удивился слуга.– Вы же о нём спорили сегодня утром.

– Не помню. Но это пение – от Бога! Как он начал: «Когда взываю, услышь меня…» А дальше?

– Забыл, – наморщив лоб, признался слуга.

Отныне Бецалель не сомневался, что за гостем из Бейт-Лехема стоит Господь.

На следующее утро Давида пригласили на собрание старейшин.

– Давид бен-Ишай, – дрожащим голосом обратился к нему старец Бецалель. – Племя Йеѓуды хочет, чтобы ты был королём. Да сбудется пророчество праотца нашего Яакова: Придёт щенок, чтобы стать львом Йеѓуды.

Однажды я допоздна задержался в храмовой библиотеке, читая записи о том времени жизни Давида, когда мы с ним ещё не были знакомы. Я вникал в рассказы стариков, знавших его по Хеврону, помнивших те семь с половиной лет, когда у иврим было сразу два короля: сын Шауля Эшбаал, прозванный в народе Срамником, – он сидел за Иорданом в селении Маханаим – и Давид бен-Ишай, ставший королём сперва только одного племени, Йеѓуды.

Зачитавшись, я не заметил, как наступил вечер, и все писцы, снимавшие копии с королевских указов, разошлись по домам. Слуги унесли светильники, чтобы возвратить их к утру наполненными маслом, и комнату освещали только луна и звёзды. Читать стало невозможно. Прежде, чем уйти, я ещё некоторое время оставался на своём месте, думая о Давиде, и забылся.

…Я увидел льва, лежащего под оливой на вершине сиреневой горы, вознесённой к небу и залитой солнцем. Зверь – огромный, ярко-красный, с большой головой, обрамлённой золотой гривой, – царственно смотрел на дорогу у подножья горы. Там, на осликах или пешком, двигались по пушистым пескам крестьяне-иудеи…

Очнувшись, я вспомнил благословение праотца Яакова: Иуда! Тебя восхвалят братья твои. Рука твоя на врагах твоих. Поклонятся тебе сыны отца твоего, молодой лев Иуда!

И я сказал себе: «Вспоминай эту картину, Бен-Цви, всякий раз, когда продолжишь повествование о короле Давиде».