Перейдя через мост, Марк направился к югу, в сторону садов Юлия. Дом Антигона находился недалеко, а прогулка доставляла ему удовольствие.
Дверь открыл чернокожий раб. Это был эфиоп почти двухметрового роста и атлетического сложения. Марк оглядел его с головы до ног и решил, что это, наверное, новое приобретение Антигона. Антигон как–то говорил, что хочет приобрести в качестве телохранителя хорошо обученного гладиатора. Марк тогда подумал, что это напрасная трата денег, потому что жизни молодого аристократа вряд ли что–нибудь угрожает.
— Марк Люциан Валериан, — сказал Марк рабу.
Раб низко поклонился и повел его в большой зал рядом с атриумом.
В тускло освещенном помещении царила явно унылая атмосфера. Два ладно сложенных молодых человека, одетых в набедренные повязки и венки из лавровых листьев, играли на свирели и лире какую–то грустную мелодию. Друзья Антигона переговаривались тихими голосами. Некоторые, развалившись на кушетках, ели и пили. Патроб занял один из диванов, рядом с ним стояло блюдо с какими–то лакомствами. Марк не увидел жены сенатора, Фаннии, и подумал, не уехала ли она в свое загородное имение, как и собиралась.
Он отыскал глазами Антигона, который лежал на диване и наслаждался ласками прекрасной юной нумидийской рабыни. Марк подошел поближе. Скрестив руки на груди, он прислонился плечом к мраморной колонне и, скривив губы в ухмылке, несколько секунд смотрел на друга и его рабыню.
— Да-а, Антигон, когда мы расстались с тобой сегодня днем, ты уже подумывал о том, не отправиться ли тебе по реке Стикс в царство мертвых. А теперь, я вижу, ты уже поклоняешься Эросу.
Антигон открыл глаза и попытался сосредоточиться. Приподнявшись, он слегка оттолкнул рабыню, давая ей понять, что ей следует уйти, и, шатаясь, встал — было видно, что он уже успел изрядно напиться.
— С какой вестью ты ко мне пришел, дорогой Марк, — с траурной или праздничной?
— Ну, конечно, с праздничной. Я же дал тебе слово, разве не так? В течение недели у тебя будет все, что тебе нужно.
Антигон издал глубокий вздох облегчения.
— Слава богам за их щедрость, — обратив внимание на ироничный взгляд Марка, юный аристократ тут же поспешил добавить, — и, конечно же, твоей семье. — Он хлопнул в ладоши, заставив нескольких гостей пробудиться от полудремы. — Прекратите играть эти траурные мелодии, сыграйте–ка что–нибудь поживее! — Затем он нетерпеливо приказал одному из рабов: — Принеси нам еще вина и еды.
Антигон с Марком сели и стали обсуждать свои планы относительно зрелищ, которые Антигон собирался проводить во славу императора.
— Чтобы заинтересовать нашего благородного Веспасиана, нам нужно придумать что–то новое и привлекательное, — сказал Антигон. — Скажем, тигры. Ты говорил, что на днях вернулся один из ваших караванов.
У Марка не было никакого желания продавать Антигону тигров, после чего возмещать свои убытки за счет семейной казны. Дара в шесть миллионов сестерциев вполне достаточно и без всяких диковинных животных.
— Думаю, народу было бы интереснее посмотреть театрализованное воспроизведение какой–нибудь успешной битвы в иудейской войне.
— Да, я слышал, что Иерусалим разрушен, — сказал Антигон. — Пять месяцев осады, которые уничтожили город и несколько тысяч наших воинов. Но, наверное, это стоило того, если в результате эта глупая нация перестала существовать. — Он щелкнул пальцами, и к нему поспешил раб с блюдом, наполненным фруктами. Антигон взял финик. — Тит пригнал в Кесарию девяносто тысяч пленных.
— Значит, Иудея окончательно покорена?
— Покорена?! Ха! Пока на земле жив хотя бы один иудей, волнения обеспечены, и мира от них не жди!
— Сила Рима в его терпимости, Антигон. Мы ведь позволяем нашим народам поклоняться тем богам, которых они сами себе выбирают.
— Но при этом они должны славить императора. А иудеи? Вся эта заваруха началась еще и потому, что они отказались поклоняться в своем храме нашему императору. Видите ли, жертвы иноземцев оскверняют их священное место. Вот и нет у них теперь никакого священного места, — он довольно засмеялся и отправил в рот финик.
Марк взял кубок с вином, предложенный ему рабом.
— Наверное, теперь они оставят свою никчемную веру.
— Кто–то, наверное, оставит, но те, которые называют себя праведными, никогда не угомонятся. Эти глупцы поклоняются какому–то Богу, Которого они не видят, и даже идут на смерть, не желая склонить головы перед единственным истинным божеством — императором.
Читать дальше