Саша Бер: Кровь первая. Она

И тут началось. С девок слетели последние рубахи, что значительно прибавило им весёлости и задора, как будто спали последние оковы с их наглой бесстыжести. Атаман с ближниками разом притихли, потупились, скучковались по ближе друг к другу. Налили, молча выпили не закусывая. Это было ещё то испытание. Ну, что казалось в этих воблах особенного. Ни жоп не откормили, ни сисек не вырастили, а ведь как дряни действуют на суровую пацанскую натуру. А они, четырнадцатилетние, без году как мужики, авторитеты их пацанского мира, могли сейчас опозориться и при том по полной и на всю жизнь. Мало кто перенёс этот позор. Нормальные пацаны после этого руки на себя накладывали, топились, да резались. Таковы были устои тысячелетий, закон речных людей: баня и до баб желание, вещи не совместимые. Возбудиться мужику в бане — позор и вечное осмеяние. А эти гадины щуплыми жопёнками перед ними виляют, щёлками своими, как ножом по глазам режут, а у старших то эти места и оволосились уж. Тфу ты, Вал их изнасилуй. Грудки острые, как прыщи опухшие, смотреть не на что, а от всего этого в штанах нет-нет, да позор зашевелится. Вот и пьют пацаны, заливают зенки, чтоб не видеть разврата этого, ведущего их молодых да сильных к погибели. И в штанах от того сидят, не снимают, да не скачут с голыми дурами. Борются пацаны с соблазном не на жизнь, а насмерть. И так в бане напарили, а от всего этого внутреннего жара, вообще жизнь нестерпимой становится. Вот атаман поднялся, всем видом показывая, типа упрел, запарился, накинул шкурку на плечи мощные, пошёл не спешно на воздух охладиться. Ближники, как один, гуськом за атаманом. Не успели они выйти, да отойти в сторонку, как полог распахнулся, и вся эта развратная шобла [12] Шобла (разг.) — куча, толпа. , голышом в клубах пара, с визгом и улюлюканьем, вылетела из бани и рванула в ледяную реку. Беспрестанный визг, смех, ор, плескание, вода аж в мёрзлой реке закипела, куда уж там горячей пацанской крови охладиться. Тут вся эта орава рванула обратно, сверкая голыми жопами, только кутырки, что на выдане, все четыре гадины не побежали, а важно так, на показ, буквально прошествовали мимо пацанов, а Зорька, дрянь, проходя мимо, свои рыжие лохмы, так на плечико закинула и нежненьким, воркующим голоском давай провоцировать Девятку:

— Чё, атаман, запарился чё ли? Так нырни, охладися.

Ну, просто издевается над авторитетным пацаном, мразь. Ну нельзя же так по живому-то голым станом своим резать мозг пацанский. Но атаман мужик — камень, прыщами вместо сисек не расколешь, нашёл что ответить и ответить достойно, как положено:

— Ни чё. Успем.

Ответил он важно, многозначительно, естественно смотря не на вихлявую рыжуху, а куда-то вдаль, за реку. Она хмыкнула и прошла мимо, как бы нечаянно зацепив его голым бедром, скрылась за пологом.

— Сука, — выругался кто-то из ближников.

— Спокуха, пацаны, — одёрнул атаман тоном бывалого и всего на видавшегося человека, — прорвёмся и не такие щёлки видели, и не на таки жопы плевали.

Все одобрительно что-то забурчали.

Охладившись и ещё хлебнув пьянящего пойла, которое уже просто не лезло, потому, что некуда было, они вернулись на свои места в шалаш. А девки к тому времени разошлись не на шутку. Толи конопли вдоволь нанюхались, толи ещё медовухи добавили, толи и той хватило, просто развезло в пару да в жаре. Они начали распевать похабные веселушки и при этом выгибаться, и хватать себя за разные места. Каждая норовила по выпендриваться [13] Выпендриться — выделиться из окружения. перед атаманом с ближниками. Тфу! Но атаман ватажный — кремень, крепился и виду не показывал, что хоть что-нибудь привлекло его внимание. Так, улыбался небрежно их сальным шуточкам, но взгляда на их кривляньях не задерживал. Ближники, сначала, во всём атаману подражали, но Неупадюха, хоть пацан и взрослый по их меркам, но ростом от корешка два вершка, не выдержал их издевательств первый. Красавцем его назвать было даже спьяну невозможно. Девки его красоту не могли рассмотреть даже в том состоянии, в котором сейчас находились. Лопоухий, уши его торчали в стороны даже сквозь мохнатую гриву волос, которую он специально расфуфыривал в разные стороны. Морда вся рябая, глазки маленькие при уродливом, огромном носе. Да и весь он какой-то был нескладный. Больше всего его уродовали руки. При маленьком росте, руки были длинными, чуть ли не до колен, с огромными ладонями. И вот при всём при этом, не смотря на внешние недостатки, девкам он нравился. Чем? Да, остёр он был на язык и умом Троица [14] Святая Троица — три общности, порождающие мир. Отце Небо — Вал, Мать Сыра Земля и Святая Вода. Основополагающее верование жителей Страны Рек, сформированное в эпоху последнего оледенения. Изначально крайне кровавое. не обидела. Соображал быстро, изворотливо, благодаря чему он ещё с детства забил для себя правило: не хочешь, чтоб над тобой смеялись, смейся над собой первым. Но не только острое и меткое слово девки в нём примечали. Было у него ещё одна для них вещь интересная. Уд у него был в их глазах просто огромен, не по-детски. Наградила же природа. Ни у каждого мужика можно было видеть такие размеры. Поэтому, несмотря на всю внешнюю непривлекательность, всё же на кое-чего можно было посмотреть и Неупадюха прекрасно знал это. Так вот этот языкастый уродец не выдержал первым девичьих издевательств. Дойдя до своей кондиции опьянения и спровоцированный непотребными песенками, он соскочил, скинул одним махом штаны и крутя своим мужским достоинством, больше похожим на кусок змеи, пустился в пляс, распихивая девок своим задом, горланя ответную похабщину. Девки мигом навалились на него и по очереди каждая старалась ввинтить ему веселушку, а он так же шустро каждой отвечал, то шлёпая их по жопе, то щипая за сиську, то припечатывая удом, почему ни попадя. От хохота шалаш шатался. Девки закатывались до слёз с коликами в животе. Неупадюха, он и есть Неупадюха. Вот за это он и был девкам интересен. Каждую уколол, в чём не попадя вымазал, но при том никого не обидел.