Операцию разделили на три этапа. Штурмбанфюрер СС Науйокс с командой из шести человек по сигналу «бабушка умерла» должен захватить радиостанцию в городке Глейвиц и передать в эфир «воззвание польских борцов за свободу». Затем сто пятьдесят эсэсовцев, переодетых в польскую форму, занимают здание таможни в Хохлиндене, и той же ночью, с 31 августа на 1 сентября, после получения условного сигнала «Агата», следует инсценировать нападение на германскую таможню у польско-германской границы. Само здание подлежало разрушению.
К провокации в Глейвице Гиммлер активно привлекал вермахт: начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер еще 17 августа приказал главе военной разведки Канарису подобрать польские военные мундиры и передать их СС.
И, наконец, в ноль часов сорок пять минут должно начаться вторжение немецких войск на территорию Польши.
Гитлер, напряженно слушавший, на этих словах Гиммлера выпрямился и глубоко вздохнул.
— Хорошо, — произнес он и повторил: — Хорошо. Однако нужно позаботиться и об… истории.
— Все лишние свидетели будут немедленно ликвидированы, — уточнил Гиммлер.
— А как вы назвали операцию? — поспешно спросил Гесс. — Слова «смерть», «умерла» отрицательно заряжены, они не годятся.
Гиммлер усмехнулся:
— Изначально, операция имела название «Гиммлер».
— Хорошо, — снова согласился Гитлер. — Это подходяще.
«Как тянется время… — жаловался он Гессу. — Я бы вычеркнул эти дни и поставил на завтра 1 сентября!!!»
Снова гнали по разбитой колее… Коменданту Хессу было приказано ничего не менять в распорядке.
Заключенных выстроили для наказания на «большом» аппельплаце. Посреди квадратной площади стояли «кобылы». К ним привязывали ремнями, головы закутывали мешковиной, чтобы заглушить крики. Еще имелось четыре столба с перекладинами, на которых болтались веревки, — на виселицы это не было похоже.
Лагерь был наказан за побеги. Комендант назначил порку каждому десятому, в течение десяти дней.
Уже совсем стемнело. Прожектора слепили глаза. Охранники с собаками двигались вдоль рядов. Кого-то вытаскивали и по пути избивали; кто-то выходил сам и шел к «кобыле» или к перекладинам. Послышались первые крики — прерывистые, хриплые рыдания и другие, похожие на вой. Свет так бил в глаза, что невозможно было разглядеть, что там происходило, — повсюду плясали причудливые тени. Один из прожекторов немного отвернули в сторону, чтобы лучше высветить какое-то место, и Лей увидел, как эсэсовцы у столбов на веревках начинают медленно подтягивать вверх двоих заключенных. Он отчетливо видел, как напрягались обнаженные торсы и деревенели мышцы и как потом с хриплым вскриком обрывалась эта борьба — выворачивались плечевые суставы и тело обмякало тряпкою.
Эсэсовец шел по их ряду; на счет «десять» тыкал рукоятью плетки в шеренгу. Двое других пинками гнали очередную жертву. Все происходило очень быстро: «кобылы» не пустовали ни минуты; на перекладинах подвешивали одновременно по восемь человек… Все это — и слепящий, кажущийся беспорядочным свет прожекторов и фонарей, и мечущиеся силуэты собак, и смешение людей и теней внезапно предстало перед Леем воплощением дикой неразберихи, которой уже невозможно управлять. Впервые ему стало страшно.
Он стоял в первом ряду и уже точно знал, что сейчас рукоять плетки равнодушного охранника упрется ему в грудь.
Он ощутил этот толчок так, точно засаленная деревяшка толкнула его в сердце… (Охранник держал ее на расстоянии метра.)
Лей вышел из ряда и сделал несколько шагов. Остановился… Секунды тошнотворно растянулись в его мозгу. До него никто не дотронулся. Он повернулся и пошел куда-то прочь.
Он шел, стараясь сохранять достоинство.
На станции дожидался поезд, который шел в Берлин из Ганновера. Поезд задержали всего в 15 километрах от Берлина, чтобы прицепить к нему особый салон-вагон, в каких обычно ездили сам фюрер или верховные вожди.
В этом поезде возвращалась после путешествия по Северному морю графиня фон Шуленбург, супруга заместителя полицай-президента Берлина.
Вилли фон Шуленбург уже полчаса гуляла по платформе и громко возмущалась таким безобразием — одного человека вынуждена ожидать сотня!
Наконец подъехал кортеж из черных «Мерседесов». Из одного вышел Феликс Керстен, которого графиня хорошо знала; из другого… в накинутой на плечи куртке, небритый и странный Роберт Лей. Увидев графиню, он изобразил улыбку и скрылся в свой вагон.
Читать дальше