Этель Войнич - Прерванная дружба

В октябре отец отвёз Маргариту в Париж, где Рене уже все приготовил, и прожил у них несколько дней. Феликс, приехавший вместе с ними, поселился поблизости и почти каждый день заходил после обеда заняться с Маргаритой испанским. Наблюдая украдкой за дочерью, когда в прихожей раздавался звонок, маркиз говорил себе, что Анжелика права.

– Мы тебя ждём в июне, моя девочка, – сказал он, целуя на прощанье дочь. – Мне хочется думать, что ты не очень несчастна.

Маргарита подняла глаза. Маркиз никогда не видел, чтобы они лучились таким мягким и добрым светом.

– Но я счастлива, отец. На свете много радостей, и иметь возможность ходить – только одна из них. Несмотря ни на что, я бы ни с кем на свете не согласилась поменяться местами. К тому же меня ждёт столько работы, – хандрить будет просто некогда.

И действительно, намеченная ею на зиму программа была нелёгкой. Кроме ведения хозяйства, – а она хотела непременно руководить всем сама, – Маргарита изучала испанский и математику, чтобы помогать Рене готовиться к лекциям, знакомилась с произведениями английских прозаиков и старых французских поэтов так же неутомимо, методично и обстоятельно, как она работала над рукописями отца.

Ещё в Мартереле Феликс вызвался дать ей несколько уроков литературы. Однажды он принёс пачку английских книг.

– Ох, – простонала Маргарита, – я чувствую, это стихи! Неужели вы собираетесь заставить меня их одолеть? Ненавижу английские стихи!

– А много вы их читали?

– Более чем достаточно. Тётя Нелли как-то прислала мне толстущую антологию, а тётя Анжелика так настаивала, что мне пришлось прочесть её всю подряд. Скучно было ужасно. Там был Драйден, и миссис Хеманс, и «Дева озера», и «Потерянный рай»…

– Ну нет, Ромашка, – вмешался брат. – Будь точна, раз это твоя специальность. Там был «Возвращённый рай».

– Не важно, «Потерянный рай» я пробежала в переводе. Разницы никакой.

– А Шекспир?

– Нет уж! Я прочла, что сказал о нём Вольтер, и этого с меня достаточно. Да, ведь мы ещё не кончили Кальдерона. Пусть английская поэзия подождёт. Я лучше займусь Локком и теорией простых идей.

Вскоре Феликс, так же как некогда маркиз, обнаружил, что учить Маргариту означало подвергаться непрерывному перекрёстному допросу. Её жажда знаний была беспредельна.

– Придётся мне освежить свою риторику, – сказал он однажды вечером Рене, когда тот, вернувшись домой, застал их за занятиями. – Мадемуазель Маргарита только что уличила меня в постыдном невежестве: она привела цитату из Аристотеля, а я не могу сказать, откуда эта цитата, и лежу поверженный в прах.

– Я же предупреждал вас, что она всегда расставляет ловушки, – сказал Рене и наклонился поцеловать сестру. – И ведь ты это делаешь потому что у тебя скверный характер. Не правда ли, радость моя?

Она положила руки брату на плечи и посмотрела ему в лицо.

– А если и так, то это не причина, чтобы у тебя был такой усталый вид. Что случилось?

– Ничего. – Рене сел и провёл рукой по волосам. – Я только что встретил Леру, – добавил он, обращаясь к Феликсу. – Он остановил меня на улице и спросил, вернулись ли вы.

– Я виделся с ним в августе.

– Да, он сказал мне.

– А он сказал вам…

– Это вышло случайно. Он полагал, что я знаю, раз вы гостили у нас. Но, конечно, никаких подробностей он мне не сообщил.

Маргарита переводила взгляд с одного на другого.

– Значит, что-то случилось. Это секрет?

– Совсем нет, – весело ответил Феликс, – только незачем докучать вам этим. Ваш чрезвычайно мягкосердечный брат р-расстроился, услышав, что состояние моего здоровья оставляет желать лучшего. Я сам во всём виноват – подорвал его в Апеннинах.

– Это то самое? – помолчав, спросил Рене.

– Да, опять. В то утро, когда мы встретились на набережной, я как раз шёл от Леру. Мне не хотелось вас огорчать.

– И нет никакой надежды?

– Они говорят, что нет. Но я ещё не собираюсь умирать, а между приступами у меня будет много времени. Пока что был только один. Это вполне терпимо. Вот увидите, мадемуазель Маргарита успеет ещё не раз уличить меня во всевозможных ошибках… даже в погрешностях против испанской грамматики.

При последних словах он взглянул на Рене, но тот не заметил вызова.

– Так я пойду переоденусь к обеду, – угрюмо сказал Рене и вышел из комнаты.

Маргарита посмотрела на Феликса. Во взгляде её была боль.

– И вы тоже…

Услышав её прервавшийся шёпот, он повернулся к ней с лучезарной улыбкой.