Дмитрий Дмитриев - Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская

Дед Иван сдержал свое слово: о происшествии в саду он ничего не сказал боярину Глебу Ивановичу, ни словом ни делом не выдал боярыню Федосью Прокофьевну.

Вернувшись с богомолья, боярин застал свою жену в душеспасительной беседе с протопопом Аввакумом – он был духовником Федосьи Прокофьевны. Аввакум в то время был еще близок к царскому духовнику, к протопопу Стефану Вонифатьеву, и вхож был на «верх», то есть во дворец государев.

Боярыня Морозова, несмотря на свои молодые годы, была очень богомольна и богобоязненна; она часто посещала монастыри и всякий день ходила в свою приходскую церковь.

Боярин Глеб Иванович, поздоровавшись с Аввакумом, обратился к своей молодой жене с такими словами:

– Вельми приятно мне видеть тебя, Федосья Прокофьевна, за сим душеспасительным занятием.

– В беседе с отцом Аввакумом я вижу для себя большую усладу, – скромно промолвила молодая боярыня.

– И аз, многогрешный, в беседе с тобой, боярыня Федосья Прокофьевна, вижу двоякую пользу и для тебя, голубица моя, и для себя… – смиренно ответил протопоп.

– Ну, сказывай, отче, что нового в Москве? Ведь я только что вернулся, на богомолье в Троицкой обители был, с неделю гостил там, – меняя разговор, обратился боярин Морозов к Аввакуму.

– Новостей, боярин, немного.

– Ну, в таком большом городе да мало новостей! Что-то, отче, чудно! Ну а патриарх Никон как, здоров ли?

– Что ему делается! – хмуро ответил Аввакум.

– Ты как будто с ним не в ладу?

– С бесом ладить легче, чем с ним.

– Негоже, отче, отзываться так о святейшем патриархе.

– Какой он патриарх!

– А кто же? – с удивлением посматривая на Аввакума, спросил у него Глеб Иванович.

– Еретик!

– Что?.. Как ты молвил? – не веря своим ушам, переспросил у протопопа боярин Морозов.

– Говорю, Никон не патриарх всероссийской церкви, а еретик, – нисколько не смущаясь, повторил Аввакум.

– Твои ли это речи, отче?.. Подумал ли ты про то, что сказал?

– Думал, боярин, долго я думал и пришел к тому, что Никон – волк в овечьей шкуре.

– Да что… что ты говоришь?

– Правду, сущую правду! По уставу святых отцов семи вселенских соборов и других многих поместных соборов всяк человек, отвергающий догматы и обряды святой церкви, есть еретик.

– Ну так что же?

– А Никон что сделал?.. Он исказил своими вставками да поправками Священное Писание! Вместо сугубой «аллилуйи» установил тройную… Да что я тебе, боярин, рассказываю, чай, и сам ты хорошо знаешь, как Никон исказил словеса священные и как он глумится над вековыми обрядами и обычаями церковными! Вот и есть он не святейший патриарх, а волк, губящий стадо Христово! – весь покраснев от волнения и гнева, проговорил протопоп Аввакум.

– Вот оно что! Говорят, что у нас в Москве появилось немало людей, недовольных нововведениями патриарха Никона!

– А знаешь ли ты, боярин, как те люди называются? – быстро спросил Аввакум, сверкая глазами.

– А как?

– Борцами за правую, старую веру.

– Не хочешь ли и ты, протопоп, пристать к тем борцам? – насмешливо спросил Глеб Иванович.

– Зело буду рад, коли Господь сподобит и меня страстотерпцем быть за старую веру.

– А на это вот что скажу тебе, Аввакум: для таких борцов и страстотерпцев, как ты, двери моего терема будут наглухо закрыты. Помни! – сурово проговорил боярин Морозов и, сердито хлопнув дверью, вышел из горницы.

– Ах, бедная Федосьюшка, и твой муж угодил в стадо сатанинское, – со вздохом промолвил Аввакум, посматривая с жалостью вслед боярину.

– Помолись за него, святой отче, да обратит Господь на путь правды моего мужа, – припав к руке протопопа, со слезами промолвила боярыня Морозова.

В мире ничего нет сокровенного, и какая бы ни была тайна, она открывается со временем. Так произошло и с тайной молодой боярыни Федосьи Прокофьевны Морозовой.

Что Владимир Пушкарев был прежде ее возлюбленным, о том совершенно случайно узнал боярин Глеб Иванович.

Узнал он об этом так.

Однажды боярин Морозов приехал из государева дворца в пору послеобеденную к себе домой. Он застал свою молодую жену сладко спавшей после вкусного и сытного обеда. Красавица боярыня прилегла на широкую скамью, покрытую медвежьей шкурой, и крепко заснула.

Старик боярин залюбовался своей спавшей молодой женой-красавицей.

– Голубка моя чистая сладко спит, покойно, тревожный сон не тяготит ее молодую жизнь… Как она хороша! Недаром завидуют мне, что жена у меня раскрасавица. Спи, моя люба сердечная… Да будет тих и покоен твой сон! – тихо проговорил Глеб Иванович и поднял руку, чтобы перекрестить свою спавшую жену…