Морис Магр - Присцилла из Александрии

– Не правда ли, она прекрасна? – с гордостью сказала Тегенна.

– И они способны сделать из нее девственницу, которая заплесневеет в монастыре! – подхватила Хепра, наклоняясь.

Присцилла увидела над собой огромные глаза, синевато-зеленые, влажные, обведенные большими синими кругами, чувственный рот, лицо, на котором наслаждение оставило свои следы, и жирную шею, почти молочного цвета. Она увидела, что женщина снимает со своих плеч арабскую шаль с большими зелеными полосами и укрывает ее, конечно, чтобы ей не было холодно; вслед за этим она забылась сном, убаюканная теплотой.

И ей снилось, что откуда-то из-за угла, полного мрака, вылетело какое-то насекомое и со звонким жужжанием закружилось над ней. Оно оставляло за собой след, подобно золотой струйке, оно обволакивало ее. Она не могла различить контур его крыльев, но чувствовала, что это было опасное насекомое, странной формы, с черной головой и жалом, вероятно страшным. Она испугалась, хотела его отогнать, но какое-то сладостное бессилие не давало ей двигаться. Насекомое коснулось ее кожи и вдруг с налета опустилось между грудей девочки. Оно было холодным и тяжелым, и все маленькое тело Присциллы напряглось, охваченное блаженством.

Она проснулась и подавила стон. На ее шее, на золотой цепочке, висел маленький черный камушек, форма которого, когда она его ощупала, показалась ей непонятной.

Она знала, что существуют талисманы, которых следует остерегаться, они обладают свойством передавать грехи, которыми страдают некоторые нечистые создания. Тотчас же она сняла его и далеко отбросила, вопрошая себя, не было ли прикосновение этого камня причиной странного ощущения обволакивания и того смятения, которое ее охватило.

Она оглянулась вокруг. Тегенна и Хепра уснули, лежа рядом. Мужчины же, должно быть, пошли узнать, что происходит в Александрии.

Она приподнялась, распахнула одеяло и шаль, которыми была укрыта, стараясь не разбудить своего брата, и тихонько сделала несколько шагов по комнате. Слишком сильные ароматы и необыкновенные предметы, которые ее окружали, будили в ней любопытство.

Она подошла к двери, находящейся в глубине, и заметила, что эта дверь не была заперта; за ней была другая комната, большая и пустая, насколько она могла разглядеть ее при трепетном мерцании лампочки.

Дверь поддалась, не скрипнув, и Присцилла, повинуясь своему любопытству, переступила порог.

– Присцилла! Присцилла! Это ты, Присцилла!

Она вновь услыхала у самого уха этот шепчущий призыв, столь близкий и в то же время как будто идущий откуда-то издалека! Выражение, с которым произносилось ее имя, было жалобным, и она уже слышала его, но где и когда? Ее память не могла этого восстановить.

Справа от нее стояли в ряд каменные саркофаги, которые казались полны синеватой жидкостью; свет от звезды, струившийся через окошечко в потолке, моментами бросал на них сапфировое сверкание. Против нее стоял ровный ряд продолговатых ящиков, инкрустированных разноцветными камнями. И Присцилла, сделав несколько шагов по комнате, догадалась, что находится среди мертвецов.

Они все проходили различные стадии своих мытарств. Лежащие справа покоились в натровой воде, натертые горной смолой, набитые миррой, корицей и ароматами. Они должны были прождать там сорок дней, прежде чем их пропитают золотом, обернут в повязки, наденут на лицо маску с глазами из эмали, и тогда они займут предназначенное им в вечности место в гробу, покрытом иероглифами, среди символических изображений всех богов, чтобы пренебречь в своей неподвижности быстрым бегом времени.

Присцилла не чувствовала страха. Голос, позвавший ее, имел в себе много грусти и доброты. Она наклонилась над одной из мумий, ибо в детском возрасте сохраняется известная доля ясновидения. У подножия гроба она прочла имя: «Феодула».

Это было имя одной старой, набожной женщины, которая была подругой ее матери и всегда питала к Присцилле большую привязанность. Она жила в маленьком домике, над которым был водружен крест; вокруг разрастался сад, полный смородины, и это было недалеко от моря, в районе Бруциума, прилегающего к македонскому Акрополю. Туда, в сопровождении Тегенны, Присцилла приходила к ней почти каждое воскресенье. Старая почтенная женщина ожидала девочку во внутреннем дворике, и, когда в привычный час в коридоре раздавались шаги, она вставала и неизменно говорила:

– Присцилла! Присцилла! Это ты, Присцилла?!