. Перед ним лежали бумаги и стояла большая чернильница, в которой торчало несколько перьев – гусиных и лебяжьих. За другим столом сидели три подьячих приказа в таких же кафтанах, но без ферязей; перед ними были также бумаги, чернила и перья. Несколько сухих перьев валялось около стола. Направо помещалась русская печь, расписанная яркими красками. В переднем углу висела большая икона Спасителя.
При входе Митяя дьяк строго взглянул на него и, важно откидывая длинные рукава своей ферязи, спросил:
– Ты что за человек и чего тебе нужно?
– Челом бить пришел к твоей милости: купцы обижают. – И Митяй рассказал свое дело.
Дьяк насупился: он вчера только обедал у купца Дюкача, своего кума и приятеля.
– А откуда ты и есть ли у тебя писаный вид? – спросил он строго, не давая Митяю окончить своего рассказа.
– Я боярина Артамонова, Сергея Федорыча, крепостной холоп; у меня и грамотка есть от боярина, – отвечал Митяй и вынул из-за пазухи кошель, а из него замасленную бумажку.
– Прочти, – сказал дьяк подьячему.
Подьячий прочел: «Мой крепостной холоп Митяй Клинобородый послан в город Самару, для продажи разного скарба и моих боярских дел. Прошу приказных людей его не задерживать и обид ему не чинить. Боярин Артамонов».
– Правда, эта грамотка от боярина Артамонова; да кто поручится, что ты, бесов сын, не украл эту грамотку у какого пьяного холопа, – сказал дьяк и подозрительно поглядел на Митяя.
Митяй много видел грозных очей на своем веку и привык выдерживать и не такой взгляд своего боярина, и потому, как ни строг был взгляд дьяка, он довольно бойко отвечал:
– Коли не веришь, пошли спросить боярина.
– Ну, ладно, поверим, – отвечал дьяк и прибавил, обращаясь к подьячему: – Челобитную Митяя Клинобородова, крепостного холопа боярина Артамонова, буде она у него написана, принять, а не написана, то сейчас записать и взыскать с него алтын.
– Челобитную давай, али не писана? – спросил Митяя подьячий.
– Нетути, не писана, – отвечал тот.
Подьячий быстро начал писать, скрипя гусиным пером по синей негладкой бумаге; Митяй стоял и что-то соображал.
– Ну, готово, плати алтын и ступай, – сказал подьячий, бросив свое писанье.
– Ну а дело-то как, когда его то есть будут разбирать? – спросил Митяй дьяка.
– Об деле ты понаведайся эдак месяца через два, а коли есть свидетели, то и их тогда приведи, мы и разберем как следует, – сказал Парамон Степаныч.
Митяй почесал за ухом: «Не бросить ли лучше, – думал он, – шутка дело, понаведайся месяца через два, да свидетелей води, да деньги за челобитную плати, а деньги-то, видно, все равно пропадут».
– Нельзя ли теперь бы разобрать дело; и я, и свидетели, и приказчик здесь, в городе, – сказал он, низко кланяясь дьяку.
– Не твое дело назначать сроки, плати алтын и пошел, – грозно отвечал дьяк.
Митяй вновь почесал за ухом.
– Боярин, – сказал он, называя дьяка боярином из желания польстить, – я дело хочу бросить, алтын-то с меня уж не бери.
– Запиши мировую, – сказал дьяк подьячему, – и взыскать с него еще алтын за запись.
– За что же, боярин, помилуй, – завопил Митяй, кланяясь в ноги дьяку.
– За то, не утруждай напрасно начальных людей из-за всяких пустяков, – отвечал подьячий за дьяка, который, как будто не слыша вопля Митяя, с важным видом рассматривал лежащие перед ним бумаги.
– Ярыжка, выведи его и взыщи два алтына, а не заплатит, так задержи, – продолжал подьячий, обращаясь к ярыжке.
Жаль стало Митяю своих двух алтын, которые приходилось ему платить за свою же обиду.
– Я до самого воеводы хочу дойти, – сказал он.
– Ага, буянить, после мировой записи снова жаловаться; хочешь правеж спытать – изволь, – сказал дьяк, лукаво улыбаясь. – Ярыжный, выведи его, а если не заплатит, то задержи и завтра на правеж.
– Заплати, – сказал Митяю в сенях ярыжка, – а то худо будет.
– Сила солому ломит, – сказал Митяй и, вновь развязав кошель, подал ярыжному два алтына.
Грустно опустя голову, вышел Митяй на двор. «Вот те – суд, вот те – пожаловался, – думал он, – а все это от того, что к самому воеводе не дошел; воевода не обидит, как можно: он именитый боярин, не хуже нашего боярина. Разве дойти? – А нет, страшно; а как же десять-то алтын, неужели пропадут? Да, видно, пропадут, пропадут, а дома боярин оброк спросит, и то только до базару сроку дал. Что делать?» Так рассуждал Митяй, идя к воротам. Позади него что-то зашумело. Митяй оглянулся. К крыльцу воеводских хором подъехала колымага, запряженная парой огромных, откормленных серых жеребцов. Дверь в хоромах воеводы отворилась; на крыльцо вышел человек лет сорока пяти, высокого роста, закутанный в темно-зеленый бархатный охабень [5] Охобень (охабень) – старинная боярская одежда, кафтан с откидным меховым воротником и прорехами для рук.
, опушенный соболями, в высокой куньей горланьей [6] Горланий – отделанный мехом.
шапке. Перед ним шел пристав, а позади два холопа, в кафтанах из желтого сукна.
Читать дальше