Дмитрий Барчук - Александрия

И, может быть, тогда он впервые произнес слово «Развод».

– Его предписывает мне судьба. И этого требует спокойствие Франции. У меня нет наследника. Мой брат Жозеф ничего собой не представляет. Я должен основать династию. У вас есть сестры. Я отдам России Константинополь за руку вашей сестры!

Царь медлил с ответом.

– Если бы дело касалось только меня одного, то я бы охотно дал свое согласие, но этого недостаточно. Моя мать сохранила над своими дочерьми власть, которую я не вправе оспаривать. Я могу лишь попытаться на нее воздействовать. Возможно, она согласится. Но я все же не решаюсь за это отвечать. Поверьте, мной руководит истинная дружба, – дипломатично высказался Александр.

Но когда по возвращении в Петербург он передал предложение Наполеона вдовствующей императрице, на него обрушился весь материнский гнев.

– Блестящий мезальянс! Ваша дружба с Наполеоном и так дорого обходится России. Казна пуста. За год участия в английской блокаде рубль обесценился наполовину. Дворянство ропщет. Берегитесь, Ваше Величество, вы можете кончить, как ваш отец. Уже преданные нашей семье придворные задумываются, а не применить ли против вас азиатское лекарство. Даже мне, вашей матери, неприятно обнимать друга Бонапарта. А теперь вы еще собираетесь отдать на съедение этому минотавру свою родную сестру. Только через мой труп!

– Но, маман. Я говорил с Катрин. Во имя России она согласна на эту жертву, – робко возразил император.

– Я еще раз повторяю. Покуда я жива, никогда Романовы не породнятся с Буонапартэ. Даже если он вам пообещает всю Османскую империю!

Через месяц Екатерина Павловна поспешно вышла замуж за принца Гольштейн-Ольденбургского, тщедушного и прыщавого заику, которого Александру Первому пришлось назначать губернатором в Тверь, ибо другого занятия и места жительства у новоявленного родственника просто не было.

Но Наполеон не теряет надежды породниться с Романовыми, и в конце 1809 года через своего посла в Петербурге Коленкура сватается к младшей сестре русского царя Анне. Теперь он предлагает Польшу в обмен на русскую великую княгиню.

– Я очень высоко ценю выгоды от этого союза для своей политики. Но по завещанию Павла I решение должна принять вдовствующая императрица, сестре ведь не исполнилось еще шестнадцати, – уклончиво отвечает царь.

Мария Федоровна вновь непреклонна:

– Для этого человека нет ничего святого. Его ничто не сдерживает. Он даже не верит в Бога!

– Но Александр прислушается к совету тверской губернаторши, сестры Екатерины, и не ответит окончательным отказом. Сославшись на возраст Анны, еще не созревшей для деторождения, он предложит своему французскому другу отложить свадьбу на три года.

Обиженный Наполеон подпишет брачный контракт в Вене и получит руку дочери императора Франца, эрцгерцогини Марии-Луизы Австрийской. И откажется отдать России Польшу.

– Больше всего мне в вашем рассказе понравился момент с этим банкиром… олигархом… как его?.. Увраром, – признался я Редактору, когда мы сели с ним за ужин. – Слушая вас, я вспомнил, как сам открывал ногой двери в кабинеты вице-премьеров нашего правительства. И про нехватку лекарств в больницах, и про разбой на дорогах – тоже актуально все звучало, будто бы речь шла о России десятилетней давности, а не о Франции двести лет назад.

– Вы очень точно отметили сходство, – пробубнил редактор, пережевывая бутерброд с колбасой. – По зрелости, я бы даже сказал, взрослости, мы сейчас отстаем от европейцев лет эдак на сто пятьдесят-двести. Ведь та же самая Великая французская революция была не чем иным, как бунтом лавочников, борьбой третьего сословия за свои права. Наполеону оставалось лишь правильно сыграть на умонастроении народа. У нас же средний класс еще только-только зарождается. И то, заметим, из-под палки. Наша буржуазная революция едва выходит из стадии всеобщего воровства и вседозволенности, как это было при Директории во Франции, на этап зарождения законности, и делается это при сильном диктате верховной власти, как и при Наполеоне. Поэтому ничего нового для России мировая история не уготовила. Все рецепты – из хорошо забытого старого. С той лишь разницей, что человечество за двести лет сильно выродилось. Ведь какие люди вершили прежде судьбы мира!

Я отрезаю себе увесистый кусок сала, принесенного родственниками Редактора, кладу его на кусок черного хлеба и перед тем, как отправить в рот сей деликатес, уточняю: