Михаил Поджарский: Башня высотой до неба

Игихуль никоим образом не показал, что сказанное ему понятно. Он даже не пошевелился, остался сидеть, из чего можно было предположить, что уходить он не собирается. В толпе поднялся гомон — горожане желали продолжения действа, возникшая задержка была им не по душе. Вскоре недовольство утихло — многие, разочаровавшись, разошлись по домам, будучи озабочены неотложными делами, малое же число присутствующих, невзирая на то и дело моросящий дождь, предпочли усесться на землю поодаль Игихуля, в ожидании дальнейших событий.

Дворцовые блюстители, убедившись, что два десятка городских бездельников и их странный предводитель ведут себя смирно и намерений захватить дворец не проявляют, прислонили к стене копья и сгрудились вокруг походной жаровни, в которой дымили коровьи кизяки.

Постепенно дождь прекратился, уступив место порывистому ветру, который разогнал облака и открыл дорогу солнечным лучам. Стражи всё так же сидели вокруг жаровни, которая к тому времени погасла, и делились воспоминаниями о былых ратных свершениях, искоса поглядывая на Игихуля. Его пестрая свита, находясь от него в отдалении, коротала время, строя предположения о его намерениях. Поскольку Игихуль был всё ещё недвижим, что для знавших его ранее было весьма странно, ибо его помнили неспособным провести без движения и трёх мгновений, стали появляться суждения одно чуднее другого. «Игихуль таки отрекся от человеческой природы и стал демоном», — «Тогда зачем ему было бежать по улице, он мог просто перенестись по воздуху прямо в покои самого лугаля?».

Домыслы эти были прерваны самым брутальным образом. Дверца в воротах отворилась, оттуда выбежал некий человек и что-то резко сказал стражникам на аккадском наречии, указывая на Игихуля и его спутников. Те бросились к последним, схватив копья, и тупыми концами стали отгонять их подальше от ворот и от дороги, к ним ведшей. Им удалось это сделать не без труда, ибо Игихуль, а с ним и его попутчики, проявили явное нежелание изменить диспозицию. Однако решительность и выучка аккадцев позволила им отогнать «противников» саженей на десять.

В скором времени дворцовые ворота распахнулись, из них под началом надсмотрщика выбежали четверо рабов, несшие на плечах роскошные носилки, и быстро скрылись в городских улицах. Едва ворота закрылись, они распахнулись вновь, из них появились три аккадца в полном боевом облачении и бегом направились каждый в сторону одного из храмов: Димузи, Энлиля и Инанны [7] шумерские боги .

Через малое время вернулась четвёрка рабов, неся на носилках сухонького старичка, одетого в овчинный плащ. «Лекаря понесли…» — зашептались спутники Игихуля. — «А те трое за жрецами побежали. Плохи, видно, дела у нашего лугаля…».

Вдруг из-за кирпичной стены стали доноситься крики, глухие удары, звон металла. Продолжалось это недолго и закончилось также внезапно, как и началось. Не успело всё стихнуть, как ко двору невесть откуда стали слетаться стервятники.

Ворота вновь открылись и более уже не закрывались. Через них в обе стороны стали сновать какие-то люди, большей частью аккадские наёмники. Среди входивших во дворец были представители жреческого сословия. В одном из них, шедшем во главе немалой процессии, спутники Игихуля узнали Анунаки — верховного жреца из храма Димузи, одетого в торжественную накидку с шерстяным колпаком на бритой голове. Поравнявшись с зеваками, окружавшими Игихуля, он искоса глянул на них, затем, обернувшись к сопровождавшим его, тихо сказал что-то вроде: «Эти подойдут».

Вскоре после этих слов Игихулевым спутникам, которые находились в том месте исключительно по причине собственного любопытства, пришлось в нём раскаяться. Из ворот выбежали с три десятка аккадцев и, окружив несчастных, плетьми и копьями погнали их через ворота во двор дворца. Не дав ни мгновения опомниться, они загнали их в огороженный тростниковым забором загон, в котором ранее содержался скот, предназначенный лугалевых трапез.

Сквозь прутья забора несчастные смогли рассмотреть, что происходило во дворе. Повсюду в лужах крови валялись мёртвые тела. То были солдаты личной гвардии лугаля, его слуги, рабы. Было много женщин, не только рабынь, но и, судя по богатому одеянию, жён и наложниц лугаля. У большинства тел были разбиты головы, у многих вспороты животы и отрезаны разные члены. К телам подходили рабы и, понукаемые аккадскими плетьми, сняв предварительно с них одеяния и украшения, клали их на носилки и уносили прочь со двора.