Ирина Павлычева - Меж троном и плахой. Исторический роман

– Так-то оно вернее, князь. Только, чаю, трудно будет ее уговорить снова оставить мужа.

– Будь добр, расстарайся, граф, испроси через Макарова мне аудиенцию у ее величества, – попросил Меншиков.

– Применю все свое усердие, – заверил Бассевич и легкой, грациозной походкой человека, привыкшего быть на виду, направился в кабинет. Ему на смену в зал вошел Толстой. Пройдя суровую петровскую школу, они были научены работать быстро и слаженно, когда требовала обстановка. Теперь же их жизни висели на волоске, причем, тонюсеньком, они прекрасно отдавали себе отчет в том, что Долгорукие, Голицыны и иже с ними в душе подписали смертный приговор своим соперникам.

– То-то молодец! Уж здесь! – остался доволен Меншиков.

– Стараюсь, сколь могу. А ты, светлейший, слыхать, решил ускорить события?

– Они сами ускоряются. Медлить нельзя, он опять в беспамятстве. Вас с Бассевичем я бы просил встретить и подготовить подъезжающих. Я тем временем переговорю с императрицей.

– Ее величество соизволили дать согласие выйти к вам, ваша светлость. Сейчас будут в кабинете, – подоспел расторопный гольштинский министр.

– Отлично. Благодарю. Я туда. А вы – к «гостям», друзья мои! Пьеса вам известна, распределяйте роли. Прошу вас нижайше ничего и никого не упустите, надобно ни минуты не забывать, с кем и чем дело имеем. Скоро буду.

И Меншиков направился в государев кабинет. Бассевич и Толстой, повиновавшись Меншикову, перешли в гостиную залу, куда должны были стекаться «приглашенные».

Меншиков только что не вбежал в кабинет. Никак нельзя было заставить Екатерину ожидать его в такой-то момент. Да, дружба у них была старая и крепкая, но при этом с обоих сторон тонко выдерживался политес, и тон общения в каждом конкретном случае бывал особый от самого что ни наесть панибратского до изысканнейше подобострастно-почтительного. Лишь только Меншиков вошел, приотворилась дверь с противоположной стороны. Еще не видя, кто за ней, но точно зная, светлейший бросился навстречу с увещеваниями:

– Матушка-государыня, я понимаю, что не в праве в столь скорбный час беспокоить вас, и нет мне прощения, но обстоятельства таковы, что я вынужден был молить вас об этой милости. Прошу вас, взгляните в окно. Вон там и там в углу, и здесь, совсем под окнами, гвардейцы-офицеры. Они пришли сюда, по собственному побуждению, потому что беспредельно преданы нашему Императору и вам и хотят вас поддержать в роковой момент. Они вас обожают… Мы посоветовались: первостепенные сановники и сенаторы на вашей стороне. За нами не только гвардия, но и армия. Казна у нас в руках. Мы, ваши приверженцы, занимаем все ключевые позиции. Сторонники Петра II сильны лишь знатностью. Риска нет. Но действовать необходимо. Должны же ваши подданные знать, что вы согласны принять на себя власть…

– Но я… – хотела было начать Екатерина.

Меншиков понял: царице требуются основные наметки того, что ей предстоит развить в своей речи, а также намеки, каковой должна быть манера поведения на ближайший момент, и, не тратя понапрасну время, перебив, как будто не совладав с собой, так как не в силах услышать отказ, еще более страстно, чем начал, продолжил:

– Матушка Екатерина Алексеевна, ваше величество, сам Петр венчал тебя на царство. Прошу соберись. Нужно произнести лишь несколько слов успокоения своим подданным, желающим после Петра на троне видеть только тебя. А если у кого из них и есть сомнения, вы, ваше величество, должны разрушить их. Позвольте, я взгляну, все ли в сборе и вернусь за вами.

Екатерина быстро направилась к дверям, из которых появилась:

– Нет, я от него не отойду больше ни на минуту!

Из покоев Петра, навстречу Екатерине, будто по команде Меншикова, вышел Макаров. Меншиков побежал вслед за ней и с отчаяньем в голосе продолжил свои наставления:

– Помилуйте, ваше величество, если власть перейдет в руки ребенка, стране грозит хаос, в котором первыми погибнем мы.

Приняв пасс, Макаров как бы невзначай мягко заступил Екатерине дорогу.

– Ваше величество, – вкрадчиво заговорил он, – Александр Данилович действует и советует вам разумно. Я понимаю вашу скорбь, но со своей стороны тоже молю вас соблаговолить и выполнить просьбу светлейшего князя.

– Не в силах, – был ответ.

Действительно силы и решимость требовались немалые. По сути сейчас её подданные предлагали ей при живом муже-императоре объявить себя правящей монархиней, то есть захватить власть. Опасностей в таком шаге таилось столько, что и не перечесть. Но уже двух основных было достаточно, чтобы ой как поколебаться. Во-первых, супруг, который хоть и был уже без сознания, мог и выжить, случалось прежде, что он чудом отходил от тяжелейших болезней. Как и чем она оправдается, тем более теперь, когда их отношения столь осложнились вскрывшейся ее любовной интрижкой с камергером Монсом. Ужаса, который она пережила тогда, ей больше не вынести. Да и надежды на прощение нет, и не может быть. Во-вторых, что если задуманное не удастся?! В обоих случаях – казнь, причем, казнь позорная… А решаться надо… Иначе будущее грядет не многим лучшее, чем при провале…