Герман Романов - Иркутъ Казачiй. Зарево над Иркутском

– Вслед за нашим поездом пойдут, а к машинистам казаков приставим, чтоб каверзу в пути не задумали. Отстанут – им же хуже будет. А с водой? – генерал задумался и через минуту спросил: – До Петрограда триста верст. Своим ходом дойти сможем, если здесь полную заправку углем и водой сделаем?

– В тендер полных четырнадцать кубов воды входит, это более тысячи ведер. Да угля «овечка», то есть паровоз серии О, шесть с половиной тонн берет. Если под завязку загрузимся, то без остановок дойти сможем…

– Хорошо. Тогда Псков минуем не мешкая, там рассадник большевизма. Идем сразу на Гатчину, начальник ВОСО обещает чистый путь. Берите казаков, сколько потребно, и немедленно готовьте паровоз. Сколько нужно времени, чтобы наши эшелоны начали движение со станции?

– Три часа на растопку котлов, если не под парами стоят, – Федор ответил без промедления, дело было ему хорошо знакомо. – Час, в крайнем случае, два, на заправку водой и загрузку угля, ваше превосходительство.

– Через пять часов эшелоны могут покинуть станцию. А это хорошо, ибо промедление смерти подобно. А потому, Федор Семенович, я надеюсь только на тебя. И на вас, Петр Федорович, – генерал Краснов обернулся к вставшему с полки есаулу. – Завтра утром наши эшелоны должны быть под Петроградом. Так что, господа иркутские казаки, только от вас зависит будущее России…

Медведево

(Семен Кузьмич Батурин)

– Что нового в городе происходит, сын? – Семен Кузьмич тщательно выбил о пожелтевший ноготь большого пальца папиросу, затем смял пальцами картонный мундштук. Антон без промедления запалил серную спичку и дал отцу прикурить.

– Увольняют в дивизионе всех ополченцев, таких как я, и старшие срока внутреннослужащих. Приказ по округу вышел, нам уже огласили. Так что не на краткую побывку домой я пришел, а вчистую. Теперь призыву на службу не подлежу, даже из ополчения выведен, – старший сын легко поднялся с лавки, прошелся по кухне.

Семен Кузьмич залюбовался своим первенцем – статен, силен, и не скажешь, что пятый десяток лет давно разменял. Да оно и понятно, родовая казачья кровь завсегда свое возьмет, что бабы с девками статные, силой женской налитые, что ребятишки…

– Хреновы дела, батя, – Антон заложил большие пальцы за расслабленный на животе ремень, – в Петербурге большевики к власти пришли. Керенского свергли – вчера днем новости в город пришли, везде обсуждают. Мыслю я – смута великая грядет…

Семен Кузьмич удивился созвучию мыслей, сам же о том думал, когда в Медведево ехал. Видно, права народная мудрость – у кого что болит, тот о том и говорит. От большевиков Семен Кузьмич не ждал ничего хорошего, хотя знаком был с ними шапочно – только по письмам сына Федора с фронта. Война, конечно, дерьмовое дело, сплошная кровь и разорение для хозяйства, но как звать к ее прекращению?

Никак не укладывалось и в голове Антона, что нужно развалить дисциплину в армии, убивать своих же офицеров, мародерничать и дезертировать. Это же какая тогда будет армия? Вооруженная толпа негодяев, которая начнет творить дела по своему скорбному разумению. И тут ледяной холодок всплывшего в памяти недавнего случая обжег текущую в жилах кровь…

– Вчера утром, я как раз домой собираться начал, запасные солдатики в Глазково на рельсы двух железнодорожников положили крепко связанных, из начальства. И паровоз направили на них, требуя, чтоб эшелон на станции не мурыжили, – Антон хотел выругаться по дурной дивизионной привычке, но тут же осекся.

За такое от отца можно было запросто схлопотать по лбу, уж больно старший Батурин крут нравом. И серьезен – вчера вечером сослался на усталость и почивать лег, зато с утра, сразу после завтрака, вызвал сына на этот разговор, услав всех домашних из горницы. Не любил отец, чтоб рядом кто-нибудь крутился, когда дела важные решал. А потому Антон Семенович сразу сообразил, что гнетут батю думы тяжкие. Но расспрашивать не стал, только продолжил свой рассказ о городских делах.

– В городе ходят расхристанные, все кругом загадили. Нас, казаков, пока не трогают, боятся. А вот юнкеров на улицах цеплять кое-где начали, карами лютыми стращают!

– Надо было вам, сынок, в сентябре не один полк разоружать, а все четыре гарнизонных полка. Да и обе дружины ополченческие заодно с ними не помешало бы. Тогда бы солдатики эти сиволапые власть побаивались. А так испугались немного, и что? А ничего, уже опамятовались от страха, отошли, да за старое снова принялись. А как в полную силу войдут, а с большевиками это запросто, попомни мои слова, так начнут с нас казаков красные сопли прикладами вышибать…