Рафаэлло Джованьоли - Спартак. Том 2

– А меня, дорогой Спартак, непобедимый наш вождь, меня ты разве не обнимешь и не поцелуешь?

Говоря это, Арторикс окинул беглым взглядом девушку, как бы прося у нее прощения за то, что похищает у нее поцелуй брата.

– Арторикс! – воскликнул Спартак и, крепко обняв его, прижал к своей груди. – Любимый мой друг!.. Дай я тебя поцелую, благородный юноша!

Так в дополнение ко всем радостям, которые изведал Спартак за последние месяцы, к счастью блестящих побед и замечательных успехов, которых он добился с первых дней ужасной войны, судьбе угодно было послать ему еще одну радость: он мог обнять сестру и Арторикса, самых дорогих его сердцу людей.

Но вскоре лицо Спартака, сиявшее счастьем, затуманилось. Склонив голову на грудь, он глубоко вздохнул и погрузился в скорбные мысли.

Простившись с друзьями, он вместе с сестрой ушел в свою палатку. Спартаку очень хотелось расспросить Мирцу о Валерии, но какое-то чувство стыдливости мешало ему заговорить об этом с сестрой. К счастью для Спартака, девушка щебетала о том о сем, и фракийцу не пришлось расспрашивать ее, так как Мирца сама завела разговор о Валерии: ей никогда и в голову не приходило, что между ее бывшей госпожой и горячо любимым братом существовали иные отношения, кроме дружеских.

– О, поверь, поверь мне, Спартак, – повторяла девушка, приготовляя для брата скромный ужин на пне, который в палатке фракийца служил столом, – если бы все римские матроны были похожи на Валерию… Верь мне, я на себе испытала всю ее доброту, благородство ее чувств… рабство давно было бы отменено законом… потому что дети, родившиеся от подобных женщин, не могли бы, не пожелали бы терпеть существование тюрем, наказаний розгами, распятий на крестах, не допустили бы, чтобы с гладиаторами обращались как с убойной скотиной…

– О, я это знаю! – взволнованно воскликнул Спартак. И тут же, спохватившись, добавил: – Да, да, я верю тебе.

– И ты должен этому верить… потому что, видишь ли, она уважает тебя… гораздо больше, чем любая другая матрона на ее месте уважала бы ланисту своих гладиаторов. Она часто разговаривала со мной о тебе… восхищалась тобой, в особенности с тех пор, как ты расположился лагерем на Везувии, при каждом известии о тебе… Когда мы услыхали, что ты победил и разбил трибуна Сервилиана… когда узнали о твоей победе над Клодием Глабром, она часто говорила: «Да, природа щедро наградила его всеми достоинствами великого полководца!»

– Она так говорила? – нетерпеливо переспросил Спартак, на лице которого отражались воскресшие в душе чувства и воспоминания.

– Да, да, она так говорила!… – ответила Мирца, продолжая готовить ужин. – Мы долго здесь останемся? Я хочу позаботиться о твоей палатке… Эта совсем не подходит для доблестного вождя гладиаторов… В ней такой беспорядок… и нет самого необходимого… У любого солдата жилье лучше… Ну да, она так говорила… И как-то раз она спорила со своим братом, оратором Гортензием, ты ведь знаешь его? Так вот, она защищала тебя от его нападок, говорила, что война, которую ты начал, – справедливая война, и если боги пекутся о делах людских, то ты победишь.

– О божественная Валерия! – чуть слышно произнес Спартак, бледнея от волнения.

– И она, бедняжка, так несчастлива, – продолжала девушка, – так, знаешь ли, несчастлива!

– Несчастлива?.. Несчастлива?.. Почему?.. – живо спросил фракиец.

– Она несчастлива, я это знаю… Я не раз заставала ее в слезах… часто глаза ее бывали красными от слез… часто я слышала, как она глубоко вздыхала, очень часто. Но почему она плачет и вздыхает, я не знаю, не могу догадаться. Может быть, из-за неприятностей с ее родственниками из рода Мессалы… А может быть, горюет о муже… Хотя едва ли… нет, не знаю… Единственное ее утешение – ее дочка, Постумия. Такая милочка, такая прелестная крошка!..

Спартак глубоко вздохнул, смахнул рукой несколько слезинок, скатившихся из глаз, резко повернулся и, обойдя кругом палатку, спросил у Мирцы, чтобы переменить тему разговора:

– Скажи, сестра… ты ничего не слышала о Марке Валерии Мессале Нигере… двоюродном брате Валерии?.. Я с ним встретился… мы с ним бились… я его ранил… и пощадил его… Не знаешь ли ты случайно… выздоровел ли он?

– Конечно, выздоровел!.. И об этом твоем великодушном поступке мы тоже слышали!.. Валерия со слезами благословляла тебя. Нам все рассказал Гортензий, когда приехал на тускуланскую виллу… После смерти Суллы Валерия почти круглый год живет там.