Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1

— «Э-эх! Махорочка махорка!..» — рвется песня из распахнутой двери вагона. Даешь!!! Потом: Будапешт, Балатон, речка Раба, Шопрон, Вена… контузии, ранения… Сколько боли, любви и ненависти, грязи, страха и радости спрессовано в прекрасной и окаянной жизни человеческой на крохотной планете — Земле!!

Стиснув сердце, наваливается тяжелый старый сон, памятный с детства: черная туча неотвратимо приближается, зловеще клубясь над головой. В недрах тучи жутко сверкает что-то, зловеще громыхая… и не соображалкой вспоминаю, а телом ощущаю, что я, этот взрослый, сильный мужчина, лежащий в палатке, и тот хиленький чесик, которому снился этот сон, оба мы — одно и то же! Жив, курилка! Никуда не делся чесик, он живет во мне вместе со своим страхом и ненавистью!! И чувствую я то, что чувствовал когда-то одиннадцатилетний пацан с зудящими лишаями, скрючившийся под казенным одеялом, не греющим ни голодное тело, ни обиженную, обгаженную душу, полную страха и ненависти. Страха перед бессмысленно жестоким громадьем страны советской, готовой всей тупой и злобной мощью задавить, расплющить маленького чесика под чугунной задницей по-скотски тупого советского народа, и ненависти чесика к этой неуязвимой массе скотов — массе народной… такой лютой ненависти, при которой вся ее мощь и неуязвимость ни капельки не страшны!

— Советская власть голой жопой садится… нет, не на ежа! На скорпионов!! — говорил Мотор на политинформации. — В каждом чесе таится жало скорпиона!

А вот и шухерное, доброе лицо Мотора, перечеркнутое розовым шрамом… и замелькали тревожные сновидения калейдоскопом то злобных, то ласковых лиц…

…ВСПЫШКА!!! Ослепительная!! Яростно-ярко мерцающая! Сияние иного мира!! Короткое замыкание во Вселенной!!! Конец это или начало??.

Тянется и тянется сияние, тянется, так долго тя-янется, что успеваю я, уже не с ужасом, а с любопытством, подумать: вот, оказывается, какой он светлый — конец света! — вот и время остановилось!!.. Но не успевает исчезнуть сверхъестественный свет, а я не успеваю понять, что это, — яркая молния! — как оглушительный ррраскат грррома грррохоча обрррушивается на брезентовую крышу палатки и твердь земная под палаткой крррупно др-р-рожит от гр-р-ромового гр-р-рохота!!..

И мрак беспросветно непроницаемый вместе с резкой кислятиной озона врываются в палатку. Чернота, загустев до твердости, поглощает мир… и в осязаемо плотной, непроглядной тьме ближе, ближе с грохотом надвигается со стороны леса, стремительно неотвратимое ОНО… вот оно!!! — со злобным треском и ревом, зловеще завывая, обрррушивается на палатку, чудовищной тяжестью наваливается на нее!..

Бешеный ветер, злобно воя, в дикой ярости дергает палатку, кренит ее на бок, пытаясь оторвать от растяжек, сорвать с лица земли, унести в черную бездну клубящихся туч, рррастерзать ее в клочья! Тут же, вслед за ударом ветра, по туго натянутой палаточной парусине гулко бара-бара-барабанят тяжелые капли грозового ливня.

Эля просыпается. Потрогав меня в темноте, убеждается, что я рядом, и тут же споко-ойненько засыпает. Раз я тут, никакие катаклизмы за брезентовой стенкой палатки не страшны: «Подумаешь — конец света! А Саша зачем?.. это — его заботы… он примет меры… с Богом согласует… и меня не оставит…»

Много-много лет прошло с того солнечного дня, как сели мы в одну лодку и отправились в странствие по бурным порогам и извилистым поворотам нашей семейной жизни, полной авантюрных приключений. Но до сих пор не перестаю я удивляться (чур, постучу!) своему высочайшему и непоколебимому авторитету в глазах собственной супруги! Конечно, приятно это, но… как обязывает!! А сколько страшных гроз промчалось над нами?!! Сколько злоключений миновали, иногда болезненно зацепив нас шершавой и холодной, как у крокодила, шкурой?

Ослепительно прорезая ночную темень вспышками молний, угрюмо громыхая и рокоча затихающими громовыми раскатами, грозовой фронт, увлекаемый стремительным циклоном, уносится за реку все дальше, дальше… оставляя слитно рокочущую барабанную дробь проливного дождя на палаточной парусине — материи самой романтичной, дожившей до эпохи прагматичной!

А теперь мне спать не хочется! Вместе с грозовым озоном вдохнул я то, что называют эврикой: а что, если собрать вместе тех разновозрастных пацанов, огольцов, парней, каждый из которых был мною, жил в моей чесиковской шкурке, хлебал по ноздри лиха чесеирского в стране советской? И чтобы каждый из них своим языком, без понта и утайки, рассказал о том, что видел, думал, чувствовал… Это не мемуары — воспоминания, расплющенные грузом возрастных комплексов и унылых компромиссов. Это будет непосредственный рассказ ребенка, отрока, юноши! Рассказ с куражом и ржачкой, с любовью и ненавистью! Рассказ из того времени и с места события, то есть репортаж — самая яркая и убедительная форма информации. Тогда и Жоре, и всем хорошим, честным людям, замороченным пропагандой, станет понятно, почему миллионы русских парней брали оружие для того, чтобы воевать не против немецких фашистов, а против советского народа!