Александр Войлошников - Пятая печать. Том 2

— Эге-ге-гей! Нечаай!! Сарынь, на кичку-у!!!

Лихой напор вольного ветра весело полощет рубаху, наполняет грудь, пьяно кружит голову. Теперь-то я могу все! Все!! ВСЕ!!!

Граф стоял, высоко подняв голову, словно торжествующий гений зла.

Конец репортажа 16

Время — апрель 41 г.

Возраст — 14 лет.

Место — общий вагон.

Скрипит, кряхтя по-стариковски, старый обшарпанный общий вагон — «осколок империи». Отстукивает изношенными колесами немереные сотни тысяч верст бескрайних российских просторов. Повидал вагон на долгом и трудном своем веку: революцию и голод, гражданскую войну и голод, индустриализацию и голод, коллективизацию и голод… ибо каждое советское эпохальное свершение сопровождается голодом, уносящим миллионы жизней.

Так что при перечислении «славных свершений мудрой партии», слово «голод» надо выносить за скобку, общим множителем. Пережив все «великие свершения», дожил-таки этот вагон до «светлых дней победившего социализма». А кого победившего? Себя? Раз и до того был беспросветный социализм!

Но, в отличие от этого вагона, «бессмертного, как дело Ленина — Сталина», сколько более смертных «представителей героического народа» не дожили до триумфального окончания «великих свершений», при упоминании о которых хочется снять шляпу и почтить «свершения» скорбной минутой молчания. Скольких пассажиров пережил старый вагон?! Людей жизнерадостных, не веривших в то, что их жизнь молодую оборвет пуля случайная или вошь тифозная.

Ехали в этом вагоне на войну германскую и гражданскую. Ехали в армию, и в Российскую, и в Белую, и в Красную. Штурмовали двери и окна вагона мешочники, голодающие, дезертиры всех армий… На этих полках обменивались вшами, за этим столиком делились кипяточком, махрой и душевным разговорчиком. Вот политических споров за этим столиком не было. О чем спорить, если всегда тот прав, у кого больше прав! У кого в кармане мандат на власть, либо наган. А то и то и другое. В России политические взгляды не обсуждают, их утверждают!

А сколько бессонных мыслей вместе со вшами свербили души на жестких, обтертых боками до блестящей белизны, полках этого вагона? Записать бы их, родились трагедии, от которых содрогнулись бы мелкотравчатые шекспирчики графоманского мелкотемья! Кто нацарапал на столике имя «Борис — С-П»? Куда стремился Борис? Где закончилась его одиссея: в Париже или Магадане? А, скорей всего, лежат косточки Бориса в бескрайних степях российских, в безымянной братской могиле без креста и обелиска и ветер печально посвистывает в ветвях рощи, выросшей на том заброшенном месте.

И остались от молодого, полного надежд, веселого Бориса из Санкт-Петербурга выцветшая фотография у ослепшей от слез мамы и надпись на вагонном столике, напоминающая о страшной статистике: в огне гражданской войны сгорело более десяти миллионов молодых жизней… лучших молодых людей России! Будущее России горело в кровавом пожаре гражданской войны! А потом была эмиграция, коллективизация, репрессии и еще, и еще…

И остались в России одни сорняки: сексоты, вохра, стукачи, палачи. За пару десятков лет соввласти дали они обильный урожай «плевелов»: грозно нахмуренных энкаведешников, хитрожопых парторгов, подленьких сексотов…

И скрипит, скрипит вагон, провонявший дезинфекцией и дезинсекцией, грязный российский вагон, общий, как наше «светлое будущее». Такое светлое, что при мысли о нем в глазах темнеет! Какие мечты, планы, заботы заставляли людей оставлять свой дом, покидать родных и любимых ради жесткой полки в этом вагоне? Куда стремились они?

Но бывали среди них и такие, как я, которым до фонаря: куда привезет их этот старый вагон. Переночевать под крышей — вот и все дела… И еду я, и еду… а куда? Ах, да, в Харьков. А зачем? Такой поезд попался. Мои перемещения по СССР непредсказуемы, как броуновское движение. Но каждый поезд куда-нибудь приходит. И для разнообразия жизни и разминочки ног брожу я по незнакомым городам. Смотрю и думаю…

Люблю я улицы маленьких старинных городков, которые век за веком неспешно застраивались людьми спокойными и провинциальными в прекрасном смысле слова. Приятно на этих улицах посидеть в тени на скамеечке, поговорить с неторопливо думающим человеком, глядя в его приветливо осмысленное, облагороженное мыслями лицо.