Александр Бураков - Ода Вене

Пребыв в лёгком недоумении несколько минут, я было опомнился и сообразил, что зря отпустил Ганса. Ну, не страшно. Собраться я всегда успею и сам. Жаль вот только, что планы на сегодня придется отменить.

* * *

О, Вена! В тебе раздор, в тебе богатство, в тебе разврат и предательство, в тебе красота и печаль, в тебе величие и могущество. Ты совместила в себе и смелость, и высоту, и преданность. Ты – сердце Империи, ты место, где творят великие умы. Почему же тогда ты недостойна малого праздника? Позволь нам хоть немного порадовать тебя, и порадоваться самим. Каждый, кто хоть раз был в Вене, знает, что нет ничего величественнее, статнее и головокружительнее, чем этот город. Здесь есть все. Правда все. И бульвары, и театры, и дворцы, и храмы, и соборы, кажется, что здесь есть любая мысль человечества, его стремление к прекрасному, и изображены они только в самом лучшем свете. О, Вена! Но, в тебе есть и коварство. Ты порабощаешь умы, ты забираешь молодых людей в свои ядовитые объятия. Они становятся ослеплены твоим великолепием, и сами того не замечая, разбиваются о свою собственную малозначимость и ничтожность. О, роковая Вена. Сколько стихов, сколько пьес и опер посвятили тебе. А сколько ещё посветят. О, Вена…

* * *

Тем временем вечер все ближе приближался, и сумрак все отчётливее приобретал свои законные права. То там, то здесь зажигались вечерние фонари, все сильнее город отходил во власть свечей. Празднично разодетые горожане выходили на улицы, скитались туда и обратно, пытаясь решить, как лучше провести свой досуг.

Спеша и семеня шагами, по улице шел Ганс. В руках он нес одеяние, укрытое поверх невзрачным покрывалом. Я стоял у окна и наблюдал за вечереющим видом. Наконец, Ганс добрался до входной двери, переступил порог, и я услышал его голос в доме:

– Господин, ваш костюм, – скромно, но уверенно сказал он.

– Благодарю, Ганс? Все прошло нормально, вы уплатили за него?

– Да, господин. Все прошло как положено, и костюм сшили великолепный.

– Прекрасно, – я развернулся и сделал полшага к окну, – прошу простить меня, мне жутко неудобно, что пришлось прервать ваш выходной.

– Не стоит беспокоиться, господин, – со смежными чувствами и преданной интонацией сказал Ганс.

– Полно. В любом случае, сегодняшний день будет оплачен тройным жалованием.

На лице Ганса промелькнула лёгкая ухмылка:

"Видно, не только у господ сегодня праздник. Не обидели и меня," – промелькнуло в его голове.

– Хорошо, а теперь я буду переодеваться, оставьте меня, – кротко заключил я.

– Не смею мешать, – ответил Ганс и скрылся за порогом моей комнаты.

Он принес мне чудесный костюм, сняв покрывало, я увидел каким был он: синий, с желто-зелеными вышивками, на рукавах были узоры, пояс слегка подтянут, в общем именно то, что было нужно мне сегодня. Недолго раздумывая, я переоделся и принялся за вечерний туалет. Я должен выглядеть подобающее и на празднике должен зажечь всех, кого только возможно.

Дело в том, что господин, написавший мне письмо, состоял на службе в Императорском дворе. Но, самое увлекательное это то, что была у него дочь, Катарина, которая мне очень приглянулась. Интересно, понравился ли ей я? На прошлом празднике мы прекрасно провели время, я не давал ей сидеть спокойно ни минуты. Мы танцевали всё, что только давали в тот вечер: и вальс, и польку, и мазурку. Всё-всё-всё. После чего она скромно пожелала мне доброй ночи и отправилась в свою карету. Затем её отец с матерью также попрощались со мной, и все их семейство выехало домой. Здоровый же вышел вечер тогда! Теперь, мне остаётся только надеяться, что она снова прибудет.

Через четверть часа я уже был готов и приказал Гансу подавать экипаж, а сам принялся завершать приготовления и собираться к выходу. Надев сапоги, черные, в которых я всегда появляюсь в свете, а также перчатки, я отправился вниз на улицу, во двор, где уже стоял запряженный экипаж. Вокруг бегал и суетился Ганс, складывая какие-то вещи в сундук кареты и все приговаривая:

– Надо успеть, как же так, написали ко времени, нам надо поторопиться… Сейчас я, господин, ещё чуть-чуть.

Ещё две минуты задержки, и я уже садился в экипаж, готовясь к одному из самых незабываемых событий в моей жизни. Ганс зажёг фонарь, чтобы осветить дорогу, захлопнул дверь, забрался на козлы, и мы медленно поехали.

Разгоняя зевак, семенящих вокруг кареты, кони неторопливо отбивали всем знакомые ритмы, словно их копыта – это музыкальные инструменты. Ганс, с лихвой владевший способностью успеть куда угодно, сейчас ехал пусть и не торопясь, но все равно с маломальским задором. Время не поджимало, мы успевали как всегда вовремя.