Евгений Федоров - Каменный Пояс. Книга 2. Наследники

Кругом простиралась лесная вырубка да мелкие изломанные кусты. У ручья в молодой поросли паслись кони, стояли телеги.

– В дорогу, стало быть, собрались, – усмехнулся приказчик. – А с мастерком разочлись? Кто за вас первый хлопотун тут? Мастерко! – по-хозяйски сказал Селезень. – Кто за вас передо мной в ответе? Мастерко!

Лохматые, оборванные приписные с обнаженными головами тянулись за приказчиком.

– Так, батюшка, мы свое отробили! Вот и уголек выложили, – засуетился старик.

– Уголек выложили! – подделываясь под тон, сказал приказчик и схватил саженку. – Добро, ой добро, хлопотуны-работнички! Сейчас прикинем, сколь сробили… А это что? Пошто уголь сырой? – вгляделся он в кучи.

– Так мы гасили. Просохнет ноне! – встревожились мужики. – Так и должно быть!

– Сам знаю! – вдруг остервенился приказчик. – Кто вам дозволил? Как на завод ставить эту грязь? – Он ткнул ногой в кучу. – Сказывай, варнаки!

Селезень выхватил из рук мастерка плеть, темной тучей надвинулся на жигарей. За спинами их притаился Грязнов. Кипел он, но сдерживал себя. Плечи парня за лето раздались вширь, лицо окаймляла золотистая бородка. В больших серых глазах погас озорной огонек.

«Покричит, полютует кровосос да угомонится, а там и домой двинем!» – успокаивал себя кабанщик.

Но не тут-то было: Селезень топнул ногой и закричал мастерку:

– Работа не доделана, зря меня встревожили! Кучи не так выложены, притом маломерки. Уголь мокрый, не просушен! Сечь варнаков! Дожить брюхом на пень и сечь! До той поры сечь будем, пока брюхом пня до земли не загладят! Слыхали, варнаки? – Он свистнул плетью. Однако накинуться на мужиков не посмел, круто повернулся и заторопился к бегункам. Мастерко остался на порубке. Уезжая, приказчик крикнул:

– В поучение пусть корчуют пни! Ныне оборуженных пришлю, порядок тут навести! – Он натянул вожжи и огрел плетью коня. По елани загремели колеса; Селезень умчался в Кыштым.

Встревоженные, растерянные приписные вечером собрались у костра: «Как тут быть? И без корчеванья в могилу ложись и умирай!» Над лесом навалилась тьма, неуемно гудел ельник. Опустив головы, хмурые сидели жигари в глубоком раздумье. Костер то вспыхивал, то мерк. Раскаленные угли подергивались синевой.

– Что же делать нам, братцы? – вымолвил, окинув всех взором, старик.

Никто не отозвался. Молчал лес, потрескивал огонь. Среди наступившей тишины, оттуда, где всегда лежал Алеха, раздался голос:

– Бежать, братцы, надо!

Жигари оглянулись на говорившего. По желтому истомленному лицу Алехи ползли слезы.

– Богом заклинаю вас, братцы, не покидайте меня тут…

Он поник головой и, замолчав, опустился на лесное ложе.

– Пустое он мелет! Ну куда вам уходить? Аль удумали быть битыми? – раздался вдруг тихий вкрадчивый голос. Из кустов показалась косматая голова мастерка, злые глаза его пристально разглядывали мужиков. – Ну куда вы убежите? – нагло переспросил он. – Кругом дозоры. Я вам сказывал, что будет, а вы не послухали, ась? – Он ящеркой выбрался из кустов и отряхнулся.

– Оборотень! – с презрением крикнул Алеха. – По кустам, кикимора, ползаешь, подслушиваешь!

В эту минуту шумно раздвинулись кусты, из них вышел Ивашка и жилистыми руками сгреб Жабу.

– Ты чего тут, зверюга? – Парень смертной хваткой прижал мастерка к себе.

– Братики, ратуйте! – заверещал горбун.

– Молчи, поганец! – Сильным махом кабанщик поднял его над головой и кинул в костер: – Гибни, тварь!

С треском взметнулись золотоперые искры. Над лесом взвился дикий вой. К темному небу поднялся яркий пламень; охваченный огнем и гарью, из него выкатился воющий клубок и помчался к болоту.

– Утонет, окаянный! Что ты наделал, парень! – укоряюще посмотрели односельцы на Грязнова.

– Туда ему и дорога! – переводя дыхание, отозвался Ивашка и заторопил народ: – Живо, братцы, собирайтесь в дорогу! Уходить надо!..

В непроглядную темень по глухой лесной дороге тронулся мужицкий обоз из демидовского куреня. Торопились приписные уйти от напасти. Еле тащились истомленные кони. Как ни скрытно уходили жигари, однако на реке Кыштымке у брода встретила их демидовская вооруженная ватага. Крестьяне двигались мрачные, решительные, держа наготове топоры и дреколье. Заводские дозорщики полегли за рекой и перегородили дорогу. То ли они устрашились грозной мужицкой силы, то ли от Демидова приказ был дан не дразнить первых сибирских приписных, но только они вступили с ними в затяжные переговоры. Сами же той порой послали гонца с вестью в Кыштым.