Евгений Федоров - Каменный Пояс. Книга 2. Наследники

– Ага! Не сдержался! Вот оно, счастьице! – ликовал он. – Хватай его, лежебоку! Хватай! В плети!..

Не успел молодец и глазом моргнуть, как его сволокли с постели и в одних портах и рубахе потащили на заводский двор. Там уже наготове стояли козлы, подле них поджидал кат с сыромятной плетью.

Никита Никитович восседал в кресле-возиле, упиваясь зрелищем.

Прокофий, с полубезумными глазами, топтался вокруг козел. Он кривлялся, потирал руки, хихикал:

– Вот оно, счастьице! Вот оно, родимое!..

Молодца опрокинули чревом на козлы, привязали и с широких бугристых плеч сорвали рубаху.

– Берегись, ожгу! – заорал кат и размашисто стегнул плетью.

Из-под ремня брызнула кровь.

– Раз! – стукнул посохом о землю паралитик и облизнулся.

– С проводкой! С проводкой! – закричал Прокофий и, приплясывая подле терзаемого тела, сладостным шепотком зачастил: – Вот оно, счастьице! Вот оно, золотое!..

Старик Демидов сбросил колпак, ветер обдувал его желтую плешь; глаза его расширились; чуть-чуть дрожали и раздувались чувственные ноздри. Вслед за палачом он взмахом посоха отсчитывал удары:

– Двадцать пять! Двадцать шесть!..

Склонив лохматые головы, чумазые, поникшие, стояли работные, женки и дворня. Румяная Настасья, закрыв передником лицо, беззвучно плакала…

Заводский парень выдержал двести ударов. Его отвязали, стащили с козел и бросили под ноги старому Демидову. Паралитик заегозил в кресле.

– Ой, добро! Ой, хорошо отходили! – хвалил он ката, разглядывая иссеченную в лоскутья спину несчастного.

Слуга схватил ведро и окатил избитого студеной водой. Молодец очухался, вскочил на ноги. Шатаясь, неуверенно переставляя ноги, он протянул руки и пошел навстречу сияющему солнцу, жадно глотая чистый, живительный воздух.

– Ох! – радостно вздохнул парень. – Вырвался-таки! Вот оно, мое счастье!..

Прокофий стих вдруг; изумленно глядел он на работного.

– Гляди, каков человек! – крикнул племянник дяде. – Стой! Стой!..

Хозяин сам нагнал удальца, схватил его за руку.

– Молодец! – похвалил он парня. – Хоть тысячу прозевал, но похвал достоин… Настька, Настька, подь сюда! – позвал он.

Стряпуха, утерев слезы, боязливо подошла к хозяину.

– Люб парень? – в упор спросил молодку Демидов.

– Люб! – покорно отозвалась она.

– Ну, вот тебе и мужик! – весело отрезал Прокофий. – Пойдешь за него замуж?

У молодки вспыхнули глаза:

– Не шутишь, барин?

Демидов насмешливо улыбнулся:

– Кому он нужен поротый! Где он себе женку отыщет?

– А за битого двух небитых дают! – смело отозвалась молодка и обратилась к избитому парню: – Ваня, возьмешь меня в женки?

Работный подошел к ней, взял за руку:

– Идем, Настенька! Идем, моя радость!

Глядя им вслед, старик работный, переживая неудачу своего молодого друга, разочарованно покачал головой:

– Эхма, было б счастья два! Одно загреб, а первое упустил. Я бы глазом не моргнул, а свое взял!

– Неужто не моргнул бы? – удивленно спросил Прокофий.

«Господи Иисусе! – суеверно оглядел его работный. – Никак опять подстерег на слове!»

Однако отступать было поздно; старик смело поглядел в лицо Демидову и сказал:

– Истин бог, и глазом не сморгну!

– Молодец, дедка! – похвалил хозяин. – Уговор сразу: я пальцем пугаю, а ты не сморгни. Выдержишь, жалую сто рублей. Сморгнешь – полета плетей. Становись!

Старик потуже перетянул ремень, разгладил жидкую бороденку и стал перед Демидовым столбом.

– Держись! – закричал хозяин. – Держись, глаза выколю!

Растопырив длинные костлявые пальцы, которые страшили своей необыкновенной подвижностью, он угрожал. Казалось, вот-вот пронзит глаза. Но старик неподвижно и бесстрашно стоял, не моргая.

– Гляди, гляди, вот пес! – непонятной радостью трепетал Прокофий.

Никита Никитич взглянул на седого деда, замахнулся посохом и прохрипел зловеще:

– Пронжу!

Острие посоха задержалось у самого глаза. Старик не дрогнул.

– Сатана! – обругался паралитик и недовольно отвернулся.

Долго бесновался Демидов, но никакие страхи не покорили деда.

– Ух, сломил, черт! – устало выругался заводчик. – Откуда у такого старого да сила взялась?

– Эх, милый, укрепится духом человек, крепче камня станет. Ослабнет – слабее былинки!

– Бери сто рублей и уходи!

По приказу хозяина отсчитали сто рублей серебром и положили перед мастерком.

– Все твое! Загребай и иди, куда хочешь, в белый свет! За старостью ненадобен!

Старик хмуро поглядел на рублевики и сердито вымолвил: