Евгений Федоров - Ермак. Том II

– Освободить!

Татарина освободили от ремней, потянулись за его клинком. Ермак повел бровью:

– Сабельку при нем оставить!

Пленник поклонился атаману:

– Таузан зовут. Слуга хана, торопился собирать дань.

– Велик ли ясак? – заинтересовался Ермак.

– Туразик [15] Туразик – один женатый. дает десять соболей, хабарчик [16] Хабарчик – двое холостых. – столько же!

– Велика дань, – сказал атаман. – Много же, видать, хану надо?

– Много, много! – охотно подтвердил Таузан. – Большой, царство, великий хан.

Ермак подумал, наклонился вперед и спросил:

– А как царство хана строится? Видать, ты человек смышленый, коли сам хан доверил тебе собирать ясак. Расскажи!

Таузан поднял руку, отогнул мизинец:

– Это семья – звать кибитка, юрта. – Тронул следующий палец: – Улус – десять, двадцать семья, сколько есть в одном месте. – Подняв безымянный перст, сказал: – Все семьи в поколении – волость! – Указательный палец Таузан поднял: – Орда. Все поколения соединились.

Наконец, он кивнул на большой палец и пояснил:

– Сибирский юрт! Все царство. Сидит на юрте хан, ой, большой хан! Город Искер – силен, ой силен! – Глаза татарина плутовато бегали.

– Ишь ты, как царство свое построил! И в ногаях тако ж, – вымолвил Ермак и спросил Таузана: – При хане много вельмож?

– Ой, сколько вельмож! Бухара такой пышность нет. Гляди-считай: князьки, тайджи [17] Тайджи – титул татарских царевичей. , мурзы, ахуны, сеиты, карачи думные, кюряганы [18] Кюряганы – родичи хана. . Ой, много! Столько, сколько звезд на небе!.. За саблю благодарю, вели коня отдать?

– И коня, и все тебе отдадут, только не стращай нас ханским войском. У Кучума воинов – сколько проса, но и всякое семя поклевать можно. Идем, тебе покажу, как это творится! – позвал Ермак мурзу из шатра.

Окликнули полдесятка казаков – добрых пищальников. Повесили на кол железную кольчугу, и атаман приказал стрелять.

Грянули пищали и насквозь пробили кольчугу.

Мурза развел руками.

– Аллах велик, но такого дива не видел.

Татарину стало страшно. Косил глаза на Ермака, стараясь по его лицу угадать свою судьбу. Но атаман дружески положил руку на плечо пленного:

– Будь гостем! – Он ввел его в шатер и посадил рядом. Поставили яства, и Таузан жадно поел.

– Хороший хозяин, большой воин. Хвала аллаху, что встретил такого! – льстил мурза.

Ермак озабоченно спросил:

– Как здрав хан? Думал сам навестить, да уж припоздал, спешу на Русь.

– Хан стар, глаза плохо видят, гноятся, – охотно отозвался Таузан. – Но у него тайджи Маметкул, у того глаза острые, рука твердая, храбр, как барс, и яростен в битве. Нет ему равного во всей сибирской земле. Горе тому, кто встретится с ним в ратном поле!

– Кланяйся ему, – спокойно сказал Ермак. – И поведай, жалкую, сильно жалкую, что такого лыцаря не повидал. А вогуйичи, остяки и другие – добрые воины?

– Плохи, – с нескрываемым пренебрежением ответил мурза. – Они не хотят за хана воевать, плохо ясак платят, мусульманской веры не признают, идолам кланяются. А идолы у них каменные или деревянные, бывают и медные. Шаманят перед ними, губы мажут кровью и жиром.

Ермак встал и велел принести лучший кафтан и меха. Принесли голубой кафтан и пышных черных соболей.

– Соболи – поминок хану и мурзам, а тебе кафтан!

Сам Матвей Мещеряк напялил на Таузана суконное одеяние, поморщился и подумал: «Ему бы, идолу, пинок ногой в зад, и катись к лешему, а тут батько речи разводит!»

Мурза коснулся правой рукой лба, потом сердца и поклонился Ермаку:

– Аллах пошлет на твоем пути удачу. Хан пожалеет, что не увидит столь знатного иноземца. Я скажу всемилостивому о твоей щедрости и силе!

К шатру подвели коня. Мурзак проверил, все ли в целости. Тщательно ощупал седло из красного сафьяна, сбрую с золотыми бляхами и молодо взобрался на скакуна.

– Будь здрав! – махнул шапкой Ермак, и Таузан тихо, рысцой пустился по дороге. За лесом он погнал коня быстрее. Мысли в голове его летели одна за другой, как сновидения. Он был поражен и подавлен: «Что скажу я хану? Не посадит ли он мою голову на кол у своего шатра?» Однако, ощупав в тороках мягкую рухлядь, Таузан повеселел. Из предосторожности он снял голубой кафтан и бережно сложил его. «На все воля аллаха. По лицу хана увижу, что сказать ему!»

В этот памятный день хан Кучум встал не в духе. Сильно донимали старческие немощи и острая резь в больных глазах. Все надоело ему, но сильнее всего давало знать о себе старое тело. Рядом, за пологом, уткнувшись носом в подушку, сладко посапывала жена. Она жирна, обрюзгла, и хан с отвращением подумал: «Отгулялась в гареме на пуховиках, как кобылица на пастбище!»