Юлия Гнатюк - Руны Вещего Олега

Потом деревья ненадолго засыпали, поскольку зима в Таврике была короткой и не очень студёной.

Но особенно трогательным было сие зрелище весной, когда листва дуба ещё только распускалась и вишня, освещаемая солнечными лучами, зацветала своими белыми нежными цветками. Ну, чистые тебе Жених и Невеста! Красота и Защита. Любовь и Верность.

Гроза мечтал когда-нибудь привести под крону Священного Дуба ту самую, которую впервые полюбил более своей жизни, чудную, как вечерняя Заря и непостижимую, как загадочный небесный свод. Привести её и сказать, нет, не говорить, а поклясться, что он будет с ней навсегда, и на земле, и в небесном Ирии, как этот Священный Дуб и прильнувшая к его могучему стволу нежная Вишня! Где теперь любимая, об этом Гроза боялся даже думать. Но она сама и мечта о ней навечно остались здесь…

– Отче, – тихо, но твёрдо проговорил, обращаясь к Дубу, Гроза, и очи его полыхнули каким-то внутренним огнём, – я всё решил. Прежде чем грек поднимет топор, я ударю его своим ножом. Меня, конечно, после схватят и казнят, но Ты будешь жить… – Он замолчал, вспоминая, как вчера уже ночью, когда закончился, наконец, разговор грека-философа со всеми взрослыми жителями их селения, он подошёл к одному из старейшин, что приходился ему двоюродным дедом, и спросил, что решили. Старик, понурив голову, горестно рёк, что на рассвете все пойдут к Священному Дубу…

– Мы и так долго от их крещения ускользали, а нынче не выйдет, сам видишь, как теперь за нас взялись. Все старейшины рекли философу, что, мол, не надобно Древо уничтожать, дадим обет, что не станем ему жертвы приносить и молиться, только рубить не надо красоту божескую. А он упёрся, что твой осёл, всё писание святое нам пересказывает. В общем, уразумели мы, что ему край как надо свершить сие деяние, подобно тем апостолам, про которых он нам уже четыре дня без умолку толкует. Шибко сердиться начинает, хочет, чтоб было так, как он считает правильным. Одержимый, одним словом… Ну, как тут супротив пойдёшь?

Почему, почему старшие умные и опытные люди, те, кого он уважал, теперь покорно склоняют головы перед этим греком? – билась в голове горячая мысль и никак не находила ответа. Гроза обошёл древо вокруг раз и другой, прикидывая, с какой стороны удобнее будет встать греку, чтобы ударить топором. «Скорее всего, здесь, значит, мне стать вот тут, чтобы его охоронцы не успели перенять меня».

Юноша ещё некоторое время походил у древа. Резкий хриплый крик ворона нарушил тишину и словно отрезвил мысли. Гроза вдруг понял, что не сможет напасть на грека здесь, ведь это значит осквернить священное место убийством, а чем это лепше убийства Перунова Древа? Гроза торопливо вернулся к селению. Оглядевшись вокруг, он схоронился в кустах за валуном у самой тропы. «По ней непременно пройдёт грек со своей охороной, вот здесь тропа сворачивает, и они окажутся ко мне спиной».

Ждать пришлось не так долго. Едва рассвело, из селения потянулись люди. Гроза время от времени незаметно вглядывался в прохожих. Прошли греческие воины. «А вот и грек-философ, ага, охоронец у него один, второй командует воинами». Стараясь унять громко и часто забившееся сердце, Гроза замер, почти не дыша. Такие длинные мгновенья, и такие медленные шаги старейшины, идущего подле Иллара с охоронцем. Рука скользнула к поясу, примериваясь к рукояти ножа. От озноба не осталось и следа, жар, взметнувшись из солнечного сплетения, ударил в виски, перед очами замелькали не то жучки, не то какие-то пятна. Наконец, все трое прошли мимо и оказались к нему спиной. Гроза вскочил на негнущихся ногах, выхватил нож, но не успел сделать ни шагу. Тяжесть навалилась на него сзади, правая нога подломилась, а запястье сжала чья-то сильная рука. Оседая тут же в кустах, он хотел крикнуть, но другая грубая длань закрыла уста, и из них вырвалось лишь сдавленное мычание. Чуткий инок-охоронец быстро оглянулся, сжимая в руке невесть откуда взявшийся короткий меч, но, не заметив прямой опасности и приняв стихшее шуршание в кустах за полевую зверушку, снова поспешил за Илларом.

Как же так, как второй грек-охоронец смог оказаться сзади? – Гроза рванулся изо всех сил, но невидимый противник ещё крепче прижал его к земле. Поняв, что вырываться бесполезно, юноша обессилено затих и сквозь разом накатившую на него отвратную тошноту почуял, как ослабил захват тот, кто его удерживал. Гроза медленно обернулся к противнику и… вместо греческого черноризца узрел своего друга и наставника. Удивлённо захлопав очами, в которых ещё стояли слёзы отчаяния, он только смог с трудом выдавить: