Иван Шмелев - История села Мотовилово Тетрадь 4

Василий Савельев, приумножая, расширяя и благоустраивая свое хозяйство, перестроил и отремонтировал свой дом. Сменил верхний венец, заменил на новую тесовую крышу, устроил под окном палисадник, насадил в нем хмелю, воткнул тут куст бузины, и вид его дома приобрёл весьма приятный, весело смотрел на улицу окнами обоих этажей. Из отцовой избёнки сзади нижнего этажа пристроил прихожую, в ней поставил токарный станок – она стала токарней.

Под окном поодаль от дома, украшая дом зеленью, стоят две берёзы да рябина между ними, а около мазанки раскустившаяся ветла. Еще в свое время, в 1890 году, отец Василия Ефим в честь нарождения сына, его Василия как первенца, посадил эти две берёзы и ветлу, а когда родился второй сын Алексей, он посадил эту рябину, связав упругие гибкие ветви её узлом. Берёза по правую сторону дома выросла с дуплом, в котором по зимам прячутся воробьи на ночлег, а у берёзы, растущей по левую сторону, вырос большой горизонтальный, по направлению к дороге, отросток. Отросток этот от основного ствола был голым, а сажени через две от ствола раскустившись, пошёл вверх. Рябина же выросла в причудливом виде: ветви, завязанные дедом узлом, не развязались, так и выросли в таком замысловатом виде.

Дед Ефим в свою бытность вообще был своенравным, изобретательным и твердохарактерным человеком. Он, в частности, при разделе семьи не пошёл жить ни с одним из сыновей. Он потребовал построить во дворе ему избёнку, в которой он и жил один. Бабушка Евлинья жила в семье старшего сына Василия, нянча его детей.

Василий же в честь своего первенца Михаила около мазанки тоже посадил берёзку, а Ванька своим топориком, подаренным ему дедом Михаилом, однажды летом, желая напиться берёзовки, потяпал эту берёзку. Ему показалось, что сок не течет из-за того, что надсечка мала. Он порубал еще, но берёзовка так и не потекла. Он не знал, что соку от берёзы можно добиться только ранней весной. Берёзка после этого захирела и посохла.

У Крестьяниновых под окном растут две берёзы и черемуха между ними. А у окна Федотовых растёт одинокая, но коренастая берёза.

Во всех этих домах молодежь – парни – заняты токарным делом, а сами хозяева доставляют им липняк из Пустыни. Липу-голье стараются возить зимой с расчётом, чтоб заготовить ее на весь год. Василий Савельев каждый раз, как уезжать в Пустынь, давал наказ своим ребятам Миньке и Саньке, чтоб ежедневно они вязали и выносили во двор по шесть пар готовых каталок, а по приезде вечером, свалив под окном у берёзы в общую кучу липняк, отец проверял сделанное.

Ванька тоже помогал братьям. В его обязанности входило: наточить мелких деталей к каталкам, стоечек, напилить во дворе к следующему дню заготовок, расколоть их, ударяя по наставленному братом топору большой колотухой. В обязанности Ваньки так же входило по зимам, после школы, привезти на салазках в большой кадушке воды с озера, привезти из сарая две плетюхи сена для скотины, вывезти из хлевов намёрзшие коровьи «лепешки» и так кое-что по-мелочи. Зато в сумерки для всех ребят – лафа! Наступает темнота, а огонь зажигать еще рано. В это время самое подходящее для игр и развлечений детворы.

Из всех домов на улицу выходят парни, идут к прогонному перекрёстку и горланят: «Тарга, Тарга, Ура-а-а!» Это знак вызова кужадонских таких же ребят на обоюдную полюбовную драку. Такая традиция в Мотовилове заведена с незапамятных времен. Существует золотое правило в этой забавной драке: драться только кулаками, по лицу не ударять, лежачего не бить! И вдобавок – не мстить! Это весёлое для ребят занятие давало не только развлечение, оно закаливало в каждом парне смелость и храбрость в наступлении, силу, ловкость и выносливость в драке, умение без паники, увертливо отступать. У каждой артели имеются своего рода воеводы, взаимно наводящие на артели страх. Это два отважных Федьки. У артели Главной улицы Федька Лабин, у кужадонской артели – Федька Тарасов.

Натешившись в драке и надышавшись свежего воздуха, ребята расходятся по домам и снова вставали за токарный станок. У Савельевых отец, сваливая липняк, крикнул старшему сыну:

– Минька! Распряги-ка лошадь да пусти её в хлев. Я что-то нынче озяб. А ты, Саньк, помоги мне досваливать воз.

Отец брался за комельки плах, а Санька за вершинки. Санька кряхтел от натуги и слабосильно, без сноровки, медленно передвигался с грузом по примятому снегу.

– Что ты так вяло поворачиваешься! – заворчал на него отец. – Ходишь, как вареный, и на ровном месте спотыкаешься. Связи в тебе нет! А ты варовее шевелись! У тебя в голове-то, видно, не работа, а книжки! – упрекая в неповоротливости Саньки, брюзжал на него отец. А когда Санька с последней тяжеленной плахой, не выдержав натуги, споткнувшись, упал в снег, отец, подскочив к нему и поддав ему лаптем под зад, угостил его пинком. Санька заплакал, а отец грозовой тучей направился в избу. Войдя в избное тепло, он, раздевшись, бросил на лавку пиджак, а сам, морщась, начал отдирать от усов намёрзшие сосульки: