Марианна Федорова - Игнач Крест

Площадь перед Преображенским собором, так недавно белевшая рубахами златотканых поясов, теперь покрылась, как саваном, темной шевелящейся плотью с кровавыми пятнами.

Иван Дмитриевич видел отверстые рты погибающих, но звука не слышал. Мысли его в предсмертный час были далеко, что не мешало ему четко и ясно отдавать приказы. «Женщин и детей спрятали в подземный ход, но удастся ли им спастись? Таурмены могут застрять здесь надолго, и тогда пощады не будет… Нет. Я правильно рассчитал. Зачем им сожженный и разрушенный Торжок, где им не достанется ни горсти зерна, ни другого провианта, а путь на Новгород будет открыт?» - тяжело вздохнул посадник.

Тем временем, не обращая внимания на стрелы и кипящую смолу, посылая вперед пленных, взбираясь по приставным лестницам, по телам своих же павших и раненых, ордынцы ползли на приступ. Вал штурмующих был так плотен, что убитые чэриги не могли упасть, и их выносили на стены детинца. Еще солнце не успело скрыться за верхушками деревьев леса, когда все немногочисленные защитники детинца погибли, сражаясь, но не отступив. И одним из первых пал с разрубленным плечом и грудью Иван Дмитриевич. В кровавом тумане, застившем его глаза, увидел он в последний миг множество лиц, и все они были близкие и родные, и всех ближе и роднее лица Авдотьи Саввишны, сыновей и дочки Федоры, а в ушах продолжали раздаваться удары вечевого колокола. Рядом с ним лежали несколько убитых им ноянов и чэригов, не считая тех, кто потерял равновесие и свалился с заборол вниз.

Батый, наблюдавший за побоищем с холма, сидя на своем любимом ахалтекинце, вытер полой чапана* вспотевшее от напряжения лицо со вздрагивающими ноздрями и сказал Субэдэю, не поворачивая головы:

* Ч а п а н - верхняя одежда монголов, халат.

- Урусский князь, защищавший этот город, великий воин. Если он еще не убит и попадет ко мне в плен, я сделаю его своим темником, может быть, даже поставлю на твое место, баатур. Ему не понадобилось бы, наверное, четырнадцати дней, чтобы справиться с таким городишком. Как ты думаешь?

- Все мы в твоей власти, внук Повелителя вселенной, - покорно склонил голову Субэдэй, ничем не выдав своего уязвленного самолюбия. - Только в этом городе не было ни князя, ни княжеского войска. Это первый город новгородской земли, который попался нам на пути. Что же будет дальше?

- Надо выбрать такой путь на Новгород, чтобы миновать укрепленные города.

- Я уже выслал вперед отряд разведки из двухсот всадников, но пока никто из них не вернулся…

- Нам тут больше делать нечего. Загрузи арбы торжокским зерном - и в путь!

- Все запасы в Торжке уничтожены по приказу их воеводы.

- Тогда распорядись вырезать и высушить его сердце, а потом в шелковом мешочке подвесить к моему черному знамени войны, как висят до сих пор на нем сердца самых отважных врагов моего деда, Повелителя вселенной.

В это время подскакал джаун-у-ноян из тумена синих самого Бату и доложил:

- Непобедимый! Захвачена в плен раненая уруска. Она сражалась с нами, как храбрый воин. Судя по оружию и одежде - она из знатного рода. Она без сознания, а трое Урусов, защищавших ее, убиты.

- Вели отвезти ее к индийской чародеице. Скажи, что она должна жить и должна быть в сознании, когда я велю привести ее ко мне.

Джаун-у-ноян поскакал выполнять приказание, а Субэдэй посмотрел ему вслед, прищурив свой единственный глаз, и сказал задумчиво:

- Ты был прав, великий и непобедимый, что послал меня вперед: воины новгородской земли не похожи на других урусов…

Батый нетерпеливо дернул головой - он счел рассуждения баатура только хорошим способом прикрыть собственные ошибки и просчеты.

В 1235 году, за три года до начала описываемых событий, в сердце Монголии на берегу реки Орхон, в «Черном лагере» - Каракоруме, столице Монгольской империи, состоялся курултай, съезд знати, принявший важнейшее решение о начале похода для окончательного покорения вселенной. Было условлено, что войска во главе с Чармаганом направятся на завоевание Крыма, Кавказа, Закавказья и Малой Азии, а другое, главное войско пойдет на волжских булгар, Русь, на захват половецких степей и стран Европы до той черты, до которой дотянется монгольская сабля, и все это для расширения улуса* Джучи, уже простирающегося от Яика* до Днепра. В соответствии с завещанием Чингисхана, ненадолго пережившего Джучи - своего старшего сына, во главе двинувшихся на запад орд был поставлен едва достигший тридцатилетнего возраста сын Джучи - Бату, к которому по наследству перешел улус отца.