Марианна Федорова - Игнач Крест

«Как же так? - в который раз спрашивал себя Митрофан. - Я не боярин, не сын боярский, а простой холоп, и вся цена мне, холопу обельному*, в хороший год - пять-шесть гривен. Всего чуть дороже, чем доброго коня. А ведь уйти из Новгорода очень даже легко, это не Владимир, не Суздаль, да и не Киев, здесь за один день можно добраться до других стран или до моря, а там поминай как звали! Что же тянет сюда? Что не дает уйти?»

* О б е л ь н ы й - крестьянин, свободный от подати, повинностей.

Тут его конь, промчавшись мимо разбросанных домишек посада Торговой стороны, въехал на мост через Волхов. Дубовые бревна опорных срубов уже успели потемнеть, как и массивные плахи, лежащие на них, хотя мост был заложен недавно - и десяти лет не прошло. Прихваченные морозом, они запели, зазвенели под копытами каурого, глуше - там, где плахи опирались на городни, звонче - там, где висели свободно над замерзшей рекой. Услышав эту знакомую песню, словно зов близкого человека, Митрофан жадно глотнул морозный воздух. Ворота были еще широко открыты. Два копейщика*, узнав холопа самого посадника, приветственно подняли копья, и подковы жеребца совсем глухо застучали по дубовым плахам городской мостовой. Быстро доскакав до хором посадника, покрытых свинцовой позолоченной кровлей, Митрофан застучал в ворота. Спешившись, он отдал повод отроку, впустившему его, а сам взбежал на высокое резное крыльцо, отворил тяжелую дубовую дверь и вошел в дом.

Сорок первый посадник славного Новгорода Степан Твердиславич Михалков принимал в это время у себя давнишнего друга, лотарингского рыцаря Иоганна Жана фон Штауфенберга, и вел с ним учтивую беседу. Степан Твердиславич был посадником бессменно уже девятый год, что не часто случалось. Новгородцы смещали неугодных им посадников обычно значительно быстрее. Потом, правда, через некоторое время, они могли снова выбрать того же человека «исполнять долг».

Время от времени открывалась дальняя дверь в горницу и появлялся развязный молодой человек - боярский сын Федор в изукрашенной свите с укороченной спиной, чтобы видны были сзади расшитые зеленые сафьяновые сапожки. Он шепотом что-то тревожное сообщал своему господину. Выслушав его и отдав распоряжения, посадник возвращался к прерванной беседе. Голос у него был приятный, рокочущий, не слишком высокий, не слишком низкий - не зря он сызмальства пел в церковном хоре.

Длинноволосый безбородый рыцарь в темно-фиолетовой, изрядно потертой шерстяной котте* уже не раз поднимался с кресла, понимая, что хозяину сейчас не до него. Степан Твердиславич, однако, щурил синие, как у дочери, глаза и останавливал его, кладя руку на плечо. Впрочем, посадник удерживал друга не из простой вежливости: он искренне любил Иоганна, хотя не до конца понимал его. Неожиданно бросив военное поприще, рыцарь подался в ваганты, а что это такое, Степан Твердиславич никак не мог уразуметь. Он знал только, что происходит название это от латинского слова vagari, означающего «бродить», что живут они во всех странах Европы, странствуют из города в город, из страны в страну, из одного университета в другой. Иоганн изучил все семь свободных искусств: в Париже - грамматику, риторику и диалектику, в Оксфорде познал вторую степень обучения, квадриум, - геометрию, астрономию, арифметику и музыку, а степень магистра медицины получил в университете Саламанки. Да, выйдя из ордена, Иоганн не терял время зря…

* К о т т а - европейская средневековая верхняя мужская одежда без рукавов.

Посадник томился вынужденным ожиданием и смутной тревогой. Беседа с Иоганном не только успокаивала его, но и могла принести пользу. Жадно ждал он вестей с юга, где бушевали пожары, зажженные невиданным еще врагом - ордами Батыя, а также от гонцов, посланных на север и на Печору, куда еще с лета уплыли рати лихих новгородцев покорять югру* и другие племена, продвигаясь до самого земного каменного пояса - Урала. Кроме того, Степан Твердиславич с нетерпением ожидал приезда дочери, ругая себя за то, что отпустил ее на рыбалку в такое неспокойное время, пусть и с верными людьми.

* Ю г р а - угро-финские племена, жившие по обе стороны Северных Уральских гор.

Хотя стол был уставлен всевозможными яствами: тут были и мелко нарезанный огромный осетр, и копченые угри, и клюква в меду, и всевозможные закуски и соленья, не говоря уже о винах в стеклянных штофах и графинах, то в золотистых, византийских, то в синих с белыми разводами, египетских, однако хозяин почти не притрагивался к еде, соблюдая пост. Посадник только подливал гостю время от времени светлое мозельское вино в серебряный позолоченный кубок с выпуклыми рельефами да подвигал ему деревянную чашу с грецкими орехами.