Павел Северный - Камешек Ерофея Маркова

Исполняя просьбу караульного, Савватий стал закрывать створу ворот.

На третье утро Савватий пошел в церковь, чтобы не вызвать у кого-либо к себе подозрение.

Народу в богатом, просторном храме мало, да и топят его со скупостью, потому парок виден от дыхания молящихся. Пол выложен литыми из чугуна плитами, а в зимнюю пору от одного погляда на них в дрожь бросает.

Савватий встал возле колонны у киота с иконой Николая-угодника. Перед ней две лампады теплятся, оттого лицо Савватия на свету.

Священник, правящий службу, выходя на амвон с кадилом, приметил монаха, то и дело кадил в его сторону, на что Савватий отвешивал глубокие поясные поклоны.

Перед концом обедни с клироса сошел псаломщик, приблизился к Савватию и, недружелюбно оглядев его, нехотя, совсем неприветливо высказал:

– В алтарь ступай.

– Пошто? – удивился Савватий.

– По-ш-ш-то? – растягивая слово, передразнил псаломщик. – Велят, так иди.

Хмурое, изрытое морщинами лицо псаломщика, со взглядом слезящихся глаз, в оправе припухших красноватых век, Савватию не понравилось, он опасливо огляделся по сторонам, остановив взор на стражнике, водружавшем у распятия свечку, но все же последовал за псаломщиком.

Ступив в алтарь, перекрестился, подошел к священнику и коснулся губами его благословлявшей руки:

– Человек велел перед тобой, батюшка, обозначиться.

Священник оглядел незнакомца:

– Скажи, инок, из какой обители?

– Из Табынской.

– Стало быть, это ты. Только как-то неладно. Гостишь в заводе, а в церковь не ходишь.

– Истинно говоришь. Согрешил. Занемог малость. Видать, остуда меня прихватила.

Священник, взглянув на лапти Савватия, соболезнующе произнес:

– Обутки у тебя не ко времени. Видать, по обету носишь.

– Сподручно в них.

– Тебе видней. Стало быть, ты и есть из Табынской обители. Слыхивал про твой монастырь. Старинный… Как про тебя узнал?.. Вчерась запоздно по вечеру солдат конной стражи наведывался ко мне домой, чтобы дознаться, есть ли Табынская обитель в сибирской стороне.

– Знамо есть.

– Я его заверил в том, но полюбопытствовал, кто его ко мне дослал. Солдат доложил, что по приказу командира. Сказал, что его благородие сомневается, есть ли такая обитель. Ты где того командира повидал?

– У Шишкиных стою. С его благородием за одним столом чаевничал, а он, накось, вдруг сомнение возымел, что ему про обитель неправду сказал. И пошто засомневался?

– Ума к тому, инок, не клади. В нашем краю военное начальство недоверием к людям обороняется. Во всяком рабе божьем не того углядывает, кем он на свете значится.

– Так видать же, что монах я, а он все одно сомневается.

Священник взял с престола просвиру и подал Савватию:

– Возьми. У хороших людей стоишь. Поклон передавай хозяевам. Коли явится какая нужда, ко мне стучись.

– Благодарствую, батюшка. Христос тебе во спасение…

Вернувшись из церкви, Савватий застал во дворе хозяйку, наблюдавшую, как кучер из сена ладил сиденье в ковровой кошеве. Увидев пришельца, она спросила его:

– Никак от обедни?

– Отстоял раннюю. Просвирку вот тебе от батюшки принес. Кланяться велел.

– Спасибо за заботу обо мне, грешной.

– Так уж и от меня прими благодарение за душевное тепло под твоей крышей. Никак собралась куда?

– И то собралась. Решила в Екатеринбург сгонять. Овес в хозяйстве на исходе, стало быть, пора подкупать. Цены-то, слыхала, будто подходящие. Боюсь, чтобы не подорожал. Ты, сделай милость, без меня не уходи. – Заметив, что Савватий опять в лаптях, всплеснула руками и заговорила с обидой: – Господи боже мой, нет на тебя управы, упрямец! Пошто не в валенках?

– Так…

Хозяйка перебила его:

– Ведь насмерть застудишься. А тебе вон куда надо! В Москву. Так, гляди, наказываю: без меня со двора не сходи. С Мефодием беседуй, он у меня мужик рассудительный. А уж по характеру такой сговорчивый, такой непоперечный, оттого и живем с ним душа в душу. Ступай в избу. Велела тебя чаем с горячими шаньгами угостить.

– Благодарствую. В городу поди долго прогостишь?

– Что ты. Завтре к вечеру обернусь, сам видишь, какое хозяйство на моих руках.

После полудня солнечный свет, пронизывая причудливые узоры инея на промерзших стеклах, золотыми полосами лег на половики хозяйской горницы.

Савватий с Мефодием сидели на диване.

После отъезда Анфии Егоровны, оставшись наедине, они получили наконец возможность поговорить без утайки. Савватий рассказывал о своем побеге из верхотурского острога.