Павел Северный - Камешек Ерофея Маркова

Агапия, погасив свечу, вышла из трапезной. По крутой лестнице в мезонин поднималась медленно, прислушиваясь к скрипу ступенек. О происшествии на Новом заводе барину решила сказать утром. Дойдя до двери своей комнаты, отворила ее, но тотчас плотно закрыла, сбежала по лестнице на второй этаж, по темному коридору добралась до палевой гостиной. Переступив порог, приблизилась к дивану, к лежавшему на нем Муромцеву. Кашлянула. Муромцев, увидев перед собой Агапию, обрадовался:

– Вовремя пришла, Гапа. Как же ты догадалась, что я весь коньяк выпил?

– Вовсе по другой надобности пришла.

– В чем дело?

– Домны на Новом заводе…

– Что домны? Чего мямлишь!

– Погасли они.

Муромцев мгновенно вскочил на ноги и, уставившись ошалело на Агапию, закричал:

– Что?..

– Погасли домны.

– Как погасли? Кто посмел погасить?

– Углежоги.

Муромцев, медленно попятившись назад, сел на диван.

– Углежоги? Так я и знал! Углежоги из Гнилого лога. А караул?.. – хрипло закричал Муромцев и, снова вскочив, заметался по гостиной, – Праздновали Новый год?.. Перепились до чертиков?.. Как доверенный и старшина допустили такое неслыханное преступление?

– Значит, барин, было у вас подозрение к углежогам?

– Они ненавидят меня. – Муромцев метнулся к столу и схватил пистолет.

Агапия подошла к нему:

– Неужели стрельбой злобу собираетесь сорвать? Обещали не пугать меня. Не сдержите слово – осерчаю на вас.

– Мне на это наплевать!

Агапия засмеялась:

– Вот развеселили! Чудной вы иной раз от злобы, барин. Разве осмелитесь наплевать на мои желания?

– Замолчи, дура! Неужели не можешь понять, что уничтожены новые домны. Ты же знаешь, сколько они стоили.

– Хоть и дура, но понимаю, что новые домны остыли от старой обиды работных людей. Вот оно как обернулось. И как додумались бунтари свою злобу на вас выплеснуть?

– Завод спалили?

– Целехонек завод. Вот и дивлюсь, что углежоги на новый манер пошли против барской власти.

– От кого все узнала?

– Караульный старшина Егорыч весть привез.

– Немедля его сюда!

– Обратно его услала. Завод без присмотра брошен.

– Без моего приказа?

– Виновата. Осмелилась без вашего дозволения. Завод без глаз оставлен. Аль неправильно поступила?

– Сейчас же туда сам поеду.

– За какой надобностью? Барским гневом домны не растопите.

– Боже мой! Страшно подумать, что я сделаю со злодеями. Всех перестреляю без всякого суда!

– Сперва надо их изловить, барин.

– Не люди, а бешеные волки.

– А у волков ноги дюжие на потайных тропках в наших лесах, да и от Сибири край Уральский заплотом высоким не огорожен. Так-то, барин.

Агапия взяла у Муромцева пистолет и положила в бархатный футляр.

– Коньяк сейчас принесу. Понимаю, что без вина вам нежданную напасть никак не осилить…

Зима на снег выдалась не скупая. Редкий день вплоть до Нового года обходился без снегопада. Следом дохнули ветры, неодинаковые по силе, переходя то в голосистые вьюги, то в бешеные бураны. Они, словно обрадовавшись обилию снегов, принялись передувать их волнистыми сугробами, занося овраги, заметая приметы дорог и троп.

Уральские снега, под любым ветерком оживая, начинают снежную певучесть разнообразными мотивами, схожими с иными печальными напевами русских песен.

Зима на снег выдалась богатая. На Верх-Нейвинский завод навалила его вовсе лишку. До сказочности разукрасила берега верхней Нейвы, и без того живописную местность возле Таватуйского озера.

В густых лесах скучились тут горы. Среди них скалы урочища Семь Братьев и Заплотного Камня, поодаль от них гора Букар.

На берегу озера вросло в лесистую землю раскольничье село Таватуй; по преданиям, почин людской жизни в нем положили сосланные на Камень стрельцы, бунтовавшие по наущению царевны Софьи.

Приглянулась местность Прокопию Акинфиевичу Демидову. Перегородив Нейву, он поставил возле пруда в тысяча семьсот шестьдесят втором году чугунолитейный завод. Селение дозволил строить просторно на склонах окрестных гор, а самой высокой из них дал имя – Сухая гора. По хозяйской воле, соорудили на ее вершине башню для наблюдения за округой на случай лесных пожаров.

Демидовским завод пробыл только семь лет. Прокопий Акинфиевич славился шальным характером. Обозлившись на сыновей за их нерадивость и пьяное мотовство, он неожиданно продал Невьянский завод вкупе с пятью другими заводами, в число коих угодил и Верх-Нейвинский. Демидовские родовые гнезда перешли к Савве Яковлеву.