Артур Григорян - Первый Апокриф

Порыв ветра доносит приглушённые расстоянием голоса. Повернувшись на звуки, вижу двоих, идущих по мосту со стороны селения, занятых беседой. Надо бы спросить у них, где можно найти Йоханана, но до чего же неохота прерывать блаженство омовения! Ну может, свернут в мою сторону? Подожду.

Один – чернобородый, плотно сбитый, с коробом на шее – нёс в руках небольшой куль, в то время как второй – повыше и похудосочнее – взвалил себе за плечи объёмистый мешок поклажи. Незнакомцы, пройдя по мосту до дороги, повернули влево, удаляясь. Я вскочил на ноги, торопливо обув сандалии на мокрые ступни, и бросился вдогонку, не замечая крупных песчинок, впивающихся в пятки.

– Шалом вам, добрые люди! – окликнул я их ещё издали. – Не подскажете ли, где могу найти праведного неви Йоханана Ха-Матбиля?

Незнакомцы дружно, как по команде, повернулись ко мне, но именно синхронность движения подчеркнула их несхожесть. Чернобородый развернулся резко, ловко, крутанувшись на носке одной ноги, с какой-то кошачьей пластикой, в то время как второй потерял при своём движении равновесие, и лишь спасительная рука товарища избавила его от перспективы сковырнуться с ног. Я подошёл к ним почти вплотную, что позволило мне рассмотреть их получше.

Чернобородый, прищурившись, царапнул меня цепким взглядом, и углы его чуть полноватого, чувственного рта тронула усмешка. Он был примерно моего возраста, хотя ранние залысины на висках, раздающие вширь его и так высокий лоб, накидывали ему годков пять, если не больше. Тонкий, с лёгкой горбинкой нос и слегка вывернутые ноздри придавали его облику что-то от хищной птицы. Во всём его облике чувствовалась порода, как в ином племенном жеребце, которых по баснословной цене бедуины да арабы продавали на торжищах.

Второй, помоложе, воспользовавшись оказией передохнуть, опустил мешок на землю, застенчиво улыбнулся, склонив голову, и кинул на меня взгляд слегка исподлобья. Рыжеватая редкая поросль не прикрывала ни длинного, невнятного подбородка, ни изрытых оспинами щек. Голова его была удлинённой формы, с жидкими космами волос того же ржавого оттенка, а плавная дуга довольно крупного носа, особенно печально загнутый книзу кончик, добавляла его образу изрядную порцию сентиментальной грусти. Он был настолько неказист и неловок, особенно на фоне видного товарища, что поверхностный наблюдатель мог бы сразу отвернуться безо всякого интереса и был бы неправ: весь этот невразумительный облик искупался лучистым, удивительно мягким взглядом тёплых, зеленоватых, чуть ли не бархатных глаз.

– Ха-Матбиля? – переспросил чернобородый. – А зачем он тебе?

– Мне надо поговорить с ним, – ответил я бесхитростно, стараясь не замечать нотку насмешки – не столько даже в его голосе, сколько в уголках карих, с хитрецой, глаз, уставившихся на меня оценивающе.

– Вот как! Поговорить, значит. А надо ли ему самому, чтобы ты с ним поговорил? – вдруг ехидно и белозубо осклабившись, спросил он, чем вызвал смешок у молодого, который тот, смутившись, прикрыл ладонью. – Может, Ха-Матбиль и не горит желанием вступать с тобой в беседу?

– Это уже моё дело – моё и Ха-Матбиля, захотим мы беседовать или нет, – вспыхнул я. – Я вас всего лишь попросил указать мне дорогу, если знаете, где его найти. А не знаете, так не отнимайте ни у меня, ни у себя времени, упражняясь в остроумии.

– Ух ты, ух ты! Какие мы обидчивые! Прямо и спросить нельзя, – вновь расплылся в улыбке чернобородый, что меня уже окончательно вывело из себя.

Но прежде чем я успел повернуться к насмешнику спиной или грубо ответить, в разговор вступил второй:

– Да ладно тебе, Йехуда 91 91 Йехуда Иш-Крайот (ивр.) – Иуда Искариот – один из двенадцати апостолов, учеников Иисуса Христа; единственный выходец из провинции Иудея среди апостолов. По официальной версии предал Иисуса. , что ты пристал к человеку? Видишь, что обижается, а продолжаешь, – после чего повернулся ко мне: – Тебе повезло, брат, мы сами из его послушников и как раз держим путь к лагерю, так что можешь пойти с нами. Это недалеко, пониже по течению.

Я смутился, поняв, что чуть не разругался со своими будущими братьями-послушниками, в ряды которых и стремился попасть. Вспыльчив я, что греха таить. Работаю над собой, работаю… Нет, получше, конечно. Раньше, бывало, распалюсь в азарте – глаза искрят, эмоции навыпуск, режу глаголом с оттяжкой, наговорю лишнего, потом себя же и ем поедом. Пытаясь скрыть замешательство, поспешил с предложением: