Тимофей Черепанов - Юрюзань – быстрая река

Коллективно играли в чижика и в городки. В футбол не играли – не было ровной площадки, да и не умели. Учить было некому, а телевидения не существовало. Земляки пишут, что в футбол играли на поле между Кисетовкой и Бурцовкой, на левом берегу реки напротив Красного Камня, где были большие поляны и даже существовал пионерский лагерь, но это было уже после меня, я такого не помню.

Сейчас вряд ли удастся обнаружить фотографии Калмаша тех лет, если они вообще существовали. Мало кто задумывается над тем, что время, в котором он живёт, это тоже история, причём единственно подлинная – Пушкин был тысячу раз прав. Сохранились несколько фотографий 60-х годов, вид Калмаша тогда ещё мало изменился (рис. 46—49). В центре снимка на рис. 46, на левом высоком берегу ручья Сырой Калмаш, где группа деревьев – контора леспромхоза. Левее, над самым обрывом – сельсовет, ещё левее – почта, и в самом левом краю снимка, частично закрытый опорой – клуб (уже новый). На другом берегу реки – деревня Греховка. Лес на склоне горы напротив Греховки не доходит до воды, там устроена закопь – дорога вдоль реки.

Рис. 46. Посёлок Калмаш середины 60-х годов

Рис. 47. Посёлок Калмаш в середине 60-х, вид с Фроловской горы. Большие здания слева, между которыми видны люди – школа, от них влево уходит Юдин лог

Рис. 48. Посёлок Калмаш, вид на школьную гору. Середина 60-х годов

Рис. 49. Вид на пос. Калмаш в тумане со стороны Кисетовки (пос. Комсомольский). Середина 60-х годов. Закопь (дорога) позже была поднята и расширена

До реки было в буквальном смысле слова рукой подать, она была естественным продолжением двора и улицы. На неё можно было просто смотреть, можно было найти подходящий камень-плитку на бечеве и пускать по воде круги – плишить. По берегу бегали непременные трясогузки, которых там тоже называют плишками – возможно, за манеру полёта, напоминающую скачки плитки по воде. В конце весны и в начале лета можно наблюдать подёнок, которые вылетают в таком множестве, что их кружение напоминает метель. Днём на бечеве иногда обнаруживались сидящие летучие мыши – жуткие существа, которые раскрывали зубастую пасть и шипели. Летали они только ночью и в сумерках.

Весна начиналась с того, что на подтаявшем снегу появлялось огромное количество насекомых серого цвета, напоминающих крылатых муравьёв, но раза в два крупнее – их называли распутками, от слова «распутица». Распутица не заставляла себя ждать, по логам начинали течь ручьи и можно было сделать деревянное колесо с лопастями – «мельницу», поставить его на каком-нибудь крошечном водопадике и смотреть, как оно вертится.

Где-то в середине апреля начинал трещать лёд, ночью мог разбудить как бы выстрел из маленькой пушки. Лёд мог двинуться, но тут же встать снова. Однажды днём я смотрел на реку с уже подсохшего бережка и вдруг огромная льдина от берега до берега двинулась вниз, но ниже лёд стоял ещё крепко и льдина ушла под него, закупорив таким образом реку. Вода начала прибывать прямо на глазах, до дороги оставались каких-нибудь полметра. Я испугался, но масса воды пошла по льду, сломав его ниже этой нерукотворной плотины, и лёд сместился ещё ниже. Вода начала спадать.

Часто ледоход начинался ночью, тогда треск сменялся равномерным шумом от трущихся льдин. Как-то утром, выглянув в окно, мы увидели двоих парней, которые прыгали с льдины на льдину, вооружившись шестами. Весна толкала на глупое геройство. Впрочем, мы потом поступали не хуже.

Иногда лёд всё же вставал, но уже ненадолго. Двое суток шёл чистый лёд, на третьи сутки появлялся грязный – это шёл с верховьев «заводской». Часть льдин выталкивало на бечеву и они лежали там до мая. Если по такой подтаявшей льдине ударить, она с хрустальным звоном рассыпалась на шестигранные кристаллы толщиной в карандаш. Река ещё две недели была мутной, а уровень воды поднимался минимум на метр. По воде плыло всё, что за зиму скопилось на берегах и всё, что река смогла отнять у суши: брёвна, мусор. Как-то плыла даже мёртвая корова, а однажды мы багром вытащили ящик, в котором оказались стеклянные баночки с горчицей.