Юрий Торубаров - Западный поход

– Тот литовца только псом обозвал. А ты… их землю топчишь! Понял! Вертайтесь все и молчите, хде мы. А то Федька точно вам башки поотрубает.

– Верно! – громко ответила дружина. – Пусть идеть!

И Андрей сдался:

– Иди! – бросил он сквозь зубы.

– Я пойду не один. Со мной пойдет мой дружок! – И он потянул Дмитрия.

Тот, понимая, что на нем могут отыграться, с радостью согласился. Проходя мимо Емельяна, Егор остановился, почесал на голове шишак и так двинул кулачищем ему в грудь, аж кости затрещали, и он отлетел, сбивая по пути воинов, в лесную чащу.

Егора ждали. Камбила приказал остановиться. На всякий случай, вспомнив чей-то рассказ, как оборонялись татары, приказал из повозок сделать круговую укрепленную стоянку. Когда вернувшийся Егор все рассказал, Камбила схватился за живот, смеялся долго, до слез.

А потом, оставшись вдвоем, Камбила, глядя на Егора, сказал:

– Да, брат, Москва близко. Че нас там ожидает?..

– Думаю, брательник, хуже не будет.

– Услышал бы ваш Бог эти слова!

– Скоро он будет и твой!

Дон встретил Пожарского и его людей радостно. Правда, князя Пожарского никто не знал, а Андрея, лихого донского казака, помнили. О нем складывали легенды. Его появление воскресило былое. Жаль, что многие не дожили до этого дня. Смертью героя погиб атаман Митяй, бросившись с горсткой смельчаков на татарское полчище, чтобы дать своим разбежаться по тайным схронам. Когда все утихло, казаки бросились в те места. Но найти следы героя не могли. Дико Поле стало его последним прибежищем.

Отпраздновав встречу, Андрей поведал причину своего появления у них. Помочь великому Московскому князю – поставил он перед ними вопрос. Кое-кто из есаулов напомнил, как московское воинство охотится за ними, казаками. На что Андрей не без улыбки напомнил:

– А как вы, казаки, охотитесь за московскими купцами?

Все дружно рассмеялись. Но Андрей, как бы между прочим, заметил, что если не сегодня, то в дальнейшем казакам без Московии никак не выжить.

– Не ослабла пока на востоке Орда, – поясняет он, – на западе набирает силу Литва, за ее спиной выглядывают поляки и тевтонцы. А это силы погрознее будут татарских. Слыхивал я, че там, в Европе, уже появились огнеметные пушицы. Я их видывал еще в Арфике. Там ее звали модера.

Казаки дивятся. Спрашивают:

– Ты в А… Ар… – запинается есаул.

– В Арфике, – подсказал Андрей.

– Я жить говорил: был, – подбочениваясь, говорит какой-то казак.

– Расскажи, че тама за земя, – раздались несколько голосов.

Приходится рассказывать. Дивятся казаки его спасению: ишь как быват…

Все заканчивается тем, что рада решает послать три оснащенных чайки. И закипела на берегу Дона работа. Откапываются в снегу лодии, выволакиваются на проталины. Жгут костры, топят смолы, кипит работа. Набухли, посерели снега – явный признак прихода весны. И они не ошиблись. Багмут прогнали восточные ветры, принеся с собой черные грозные тучи, которые обильно стали поливать землю теплым дождем. Он ел снег, как изголодавшийся казак поднесенный ему кулиш. А вот уже тронулся и Дон-батюшка, унося вдаль огромные пласты льда.

Люди Андрея ходят уже небоязливо. Пообвыклись. И куда делся их внутренний страх перед неведомым словом: казак? Наоборот, в их душах стали пробуждаться понятия, что это замечательные, честные, преданные дружбе люди. А какие открытые у них души! Какая любовь к ближнему! Чего стоит только одно правило: сам умри, а товарища выручи. А что иногда… Ну что же, такова жизнь.

Крыга прошла быстро. Река очистилась, и медлить нельзя, а поэтому было решено: назавтра – в путь. А сегодня в церкви прощальный молебен. Давно уж нет Перфирия. Службу ведет молодой опрятный батюшка. А кончают службу казаки словами: «Будь что будет, а будет, что Бог даст».

Быстро пронеслась ночь. И вот сто восемьдесят смельчаков рассаживаются вместе с гостями по чайкам. На атаманской чайке взвивается хоругвь. Обнажаются казацкие, да и гостей, головы. Начинается молебен. Затем кошевой машет булавой, и атаман произносит:

– Прощай, кош-мати, да хранит тебя Пресвятая Богородица!

Оставшиеся на берегу казаки вбегают в реку и толкают чайки на выход. Их подхватывают, наполненные весенней силой, еще холодные воды. Первый изгиб реки – и растаял в прибрежной дымке дорогой каждому казачьему сердцу кош.

Дементия Давыдова и Юрия Воробьева посадили рядом. Перед ними – кованый сундук под замками. В нем подарки патриаршему дому. Одной рукой каждый придерживает сундук. Лица их побелели. Языки тщательно облизывают высохшие губы. Им страшно. Пугает широта разлившегося Дона, где далекие берега кажутся узкой, безжизненной полосой. Действует на нервы дикий крик чаек. Гости, стараясь не смотреть по сторонам, глядят на широкие, потные спины казаков, которые работают дружно, слаженно. Этим можно только любоваться, забывая о действительности. Потихоньку они обвыкаются. Появляется аппетит. И уже вяленая вобла или кусок копченого сала да сухарик кажутся княжеской пищей, а глоток воды – больше не дают – несказанным счастьем. Себя они успокаивали тем, что казаки, получившие столько же, весь светлый день неустанно занимаются греблей.