Виктор Карпенко - Ярый князь

Ярослав не боялся, что язык монголов ему не знаком. Он знал от Ачихожии, что в столице Орды на каких только языках не говорили… Одежда – вот что было самым опасным: кому соответствовало то, во что он был сейчас одет: новгородскому купцу, княжескому гридю или монгольскому сановнику, арабскому купцу, военачальнику или простому воину. Но тогда меч должен быть с лезвием-полумесяцем, а не прямым, как у него.

Придавленный тревожными мыслями Ярослав не заметил, как уснул, и только когда солнечные тучи ласково коснулись щеки, он размежил веки.

«Что ж, штаны тёмно-синие, рубаха белая, полукафтан… Будет жарко, сниму… сапоги без каблуков, мягкие, татарские… Да и бог с ними… Не купец, не воин, не татарин… И так сойдёт. Вот только борода и волосы! За время пути оброс!»

Ярослав на берегу ближе к воде выкопал ямку, подождал, пока она заполнится – лицо отразилось как в серебряном зеркале. Вытащил кинжал. Лезвие наудачу оказалось острым. Путём неимоверных усилий, он укоротил бороду и усы, а волосы на голове стянул отрезанной от полукафтана полоской. Оглядев своё лицо в стоячей воде, остался доволен. «Теперь можно и в город!»

Путь оказался неблизок. Только к полудню, обойдя несколько утопающих в зелени за высокими каменными изгородями загородных усадеб ханских сановников, Ярослав вышел к окраине простиравшегося от края и до края стольного ордынского города. Новгородец знал, что город велик, и даже побывал в нём с ушкуйниками, но что он такой огромный, даже представить себе не мог.

«Как же искать в нём Ачихожию?»

Как в русских или татарских городах-крепостях, посадов не было. Только была степь… и уже городские улицы – ровные, мощёные, дома каменные, один на другой непохожие. По рассказам рязанского боярина Михаила Никодимыча и по рассказам ханского посла Ярослав знал, что в Сарай-Берке поставлен православный храм и службу в нём правит епископ Афанасий.

«Вот кто мне поможет!» – решил молодец и уверенно направился по прямой как стрела улице к центру города. Именно там, недалеко от дворца великого хана, была поставлена церковь.

Только ближе к вечеру, изрядно утомившись, Ярослав оказался перед небольшой, но каменной церковью, над чёрной маковкой которой, видимо, покрытой свинцовым листом, в лучах заходящего солнца сиял золочёный крест. Епископа в храме не оказалось, но церковный служка провёл молодца в добротный каменный дом.

Епископ оказался высоким, широкоплечим, с аккуратно постриженной бородой и усами мужиком, облачённым в светло-серую рясу.

– С чем пожаловал, сын мой?! – густым басом рявкнул священнослужитель. – Почто не знаю?

– Благослови, отче, – встал на колени Ярослав.

Осенив крестом, епископ Афанасий положил мощную широкую длань на склоненную голову.

– Встань. Пылью пахнешь… Иди умойся… Проводи, – кивнул он церковному служке.

Наскоро приведя себя в порядок, Ярослав прошёл в покои епископа.

– Издалёка… – не спрашивая, а лишь уточняя, пробасил епископ. – Никак с Руси. С чем пожаловал?

– Из Руси! – склонил голову Ярослав. – Не своей волей я здесь…

– Добре! Садись к столу, вечерять будем. Позже расскажешь.

Уже за́полночь новгородец окончил свой рассказ. Епископ его не перебивал. Лишь однажды, когда Ярослав рассказывал о встрече с великим князем владимирским Дмитрием Ивановичем, он уточнил: «А епископ Алексий тоже в беседе участвовал?»

В завершение рассказа владыка Афанасий заверил:

– В деле твоём я тебе помощник. Ачихожию не знаю, но найду, будь в надёже. Ты же иди почивать. Арсений, – позвал он служку, – проводи.

Оставшись один, владыка Афанасий вытащил из сундучка большую тяжёлую книгу в кожаном переплете и, пролистнув десяток страниц, на чистом поле написал киноварью: «А ноне явился ко мне человек из Руси. А в рассказе сказался новгородским купцом Ярославом сыном Тихона и тот купец зело сладословен и удачлив, а судьбу дал Господь ему изменчивую и нелёгкую. А рассказ о нём будет таков: лета…»

Сопровождавший Ярослава высокий стройный юноша в лёгком шёлковом халате и таких же лёгких шёлковых шароварах открыл тяжёлую массивную с замысловатым рисунком арабской вязи слов дверь и, склонив голову, пригласил его войти. Широкая мраморная лестница вела наверх. Перила, резные из неизвестного новгородцу чёрного дерева, завершались в рост человека из розового мрамора женскими фигурами, полуобнажёнными, что несколько смутило не очень сведущего в этом молодца.