И бабушка, с согласия матери устроила его на подработку в театр юного зрителя. Полгода она водила Ивана, буквально за руку, на спектакли. Страстно обсуждала с ним полученные впечатления. При этом просила Ванечку, описывать свои ощущения и эмоции, потом приучила, буквально шаг за шагом, работать над собой с помощью дневника. И результат превзошел все ожидания. Об этих уроках откровения, нравственных точках опоры и о многом другом, сыгравших решающую роль в становлении себя как личности, Иван рассказывал маме уже после смерти Зинаиды Ильиничны. Ванечка, как называла его бабушка, обладатель замечательной памяти и абсолютного слуха, был одарен и артистическим талантом. Он в течение года выучил все роли и с легкостью подменял отсутствующих или ушедших на фронт актеров. Так Ванечка нашёл себя. После вечерней школы закончил режиссерское и сценарное отделение ВГИКА, став заслуженным артистом и кинорежиссёром.
Для бабушки, каждый шаг которой был полон юмора и психологического проникновения в суть человека, я всегда была загадкой. Она называла меня фантастической девочкой за неуемность характера и умения из всего создавать проблемы. И всё-таки мне повезло учиться у неё до 4-го класса. Умея создать атмосферу игры, она не давала ребятне уйти от главной цели занятий в школе – учиться радоваться новым знаниям. Уроки радости, – это был стиль её преподавания. Каждый урок – это всегда был фейерверк фантазии и удивительных находок, и дети были просто влюблены в свою ненаглядную Зинаиду Ильиничну.
Шёл август 1941, но мы еще никак не могли привыкнуть к руинам и останкам от пылающих домов. Немцы жестоко бомбардировали город, буквально ровняя его с землёй. Августовская ночь была темной и теплой. Начавшийся артобстрел заставил нас очнуться от сна. Но бабушкин яростный крик: «Где мой свисток, ищите!» – разбудил нас с мамой окончательно. Свесив головы с кровати, мы тщетно пытались помочь бабушке, всматриваясь в темноту, но нас хватало только на видимость поиска. Наверняка этот злосчастный свисток где-то болтался за поясом или на шее у бабушки, которая накинулась на меня со словами: «Это дело твоих рук, Анка?!»
Я всегда была причиной беспорядка в доме. Бабушка прятала от меня даже свою незаряженную винтовку, так оберегая меня от непредсказуемых поступков. Наконец свисток действительно был обнаружен где-то в заднем кармане юбки. Бабушка, не смотря на почтенный возраст и солидный вес, как вихрь помчалась на свой пост.
А мы ринулись в наше укрытие недалеко от дома. Эта, чуть прикрытая досками, глубокая яма и была нашим бомбоубежищем, её вырыли оставшиеся в доме жильцы. Конечно, укрытие не спасло бы нас от бомбы, но психологически мы чувствовали себя защищёнными, несмотря на оглушительный рёв разрывающихся бомб и плач детей.
И вдруг мама начала смеяться. «Леночка, что с тобой?» – боязливо спросила соседка маму, которая начала заливаться смехом, буквально давясь от него. Испуг и напряжение, после рассказа о том, как бабушка собиралась на свой пост, сразу ушли. Маленькая и кругленькая, добрейшей души бабушка, с винтовкой за спиной расшвыривала вещи по дому, пытаясь найти злополучный свисток, чтобы только не опоздать на свой пост. Покрикивая на нас, свою внучку и дочь, буквально готовая всю душу вытрясти из обеих и, при этом обвиняя нас во всех немыслимых грехах, бабушка выясняла причину потери свистка. Это был сметающий всё на своем пути ураган эмоций и воли. С таким натиском и напором в характере бабушки мы столкнулись впервые.
Мама так ярко и темпераментно рисовала сцену за сценой этого трагико-комичного поиска, что улыбки на лице присутствующих сменились громким смехом. Из нашего укрытия несся буквально гомерический хохот. Смеялись все. Даже хныкающие и плачущие дети заулыбались, детский смех смешался со смехом взрослых. Люди, до слёз, смеялись громким довоенным смехом.
После бомбежки, когда мы выбрались из своего убогого укрытия, вокруг нас пылали соседние дома и мы растерянные, но полные надежд бросились к своему, каким-то чудом уцелевшему дому. А бабушка бежала к нам, размазывая по щекам слезы радости, что увидела нас живыми и невредимыми. Недалеко от её поста осколком бомбы сразило нашего давнего друга, её коллегу, 70-летнего соседа Иван Петровича. Он накануне получил похоронку на единственного сына и буквально только что жаловался бабушке, что очень мёрзнет, едва двигается и совсем без сил. Бабушка обняла нас, крепко прижала к себе и, наклонившись ко мне, воскликнула: «Кости целы, мясо наживем! Живы будем, не помрём! Вот так, мой дорогой пострел!».
Читать дальше