Марина Лазарева - Золотой Трон

– Марпата, я позвал тебя для очень серьезного разговора. – Взгляд ламы еще глубже устремился в душу Марпаты. На лице не было ни тени улыбки. Он сидел на полу, скрестив под собой ноги, невольно пряча их в складках мантии. – От нашего разговора будет зависеть многое в твоей жизни, – по обыкновению, лама говорил с Марпатой так, словно перед ним сидел взрослый, много повидавший за свою жизнь монах. – Совсем недавно твой отец привел тебя сюда. Он поведал мне о твоих многочисленных уходах из дома. По твоим словам, ты шел на поиски своего настоящего дома. Я обещал помочь тебе, если ты останешься в монастыре. Ты принял мое условие. Теперь нам предстоит разобраться в истинности твоих устремлений.

Марпата слушал наставника с недоумением. Неужели Чинробнобо сомневался, неужели он не доверял ему?

– Нет, Марпата, – уловил мысль мальчика лама, – ты зря волнуешься. Мы оба должны понять в первую очередь то, является ли твое стремление отправиться в дальний нелегкий путь порождением еще несовершенного детского ума, или же это осознанное желание развитого духа, точно знающего свое предназначение. Да, именно так, и ты должен сам осознать это. В одночасье тебе не постичь свой дух, который несомненно намного старше твоего тела. Вот потому-то я и говорю с тобой не как с ребенком, а как с личностью, имеющей гораздо больший жизненный опыт, чем хранит ее память на этой земле. Многие на осознание своего духа тратят порой всю жизнь. Но мы с тобой не можем так долго ждать. Если это твой дух влечет тебя в дальние страны, а он точно знает свое предназначение, мы должны торопиться, ибо твой дух зовет тебя туда, где ты должен быть. Но тело твое еще слабо, а ум несовершенен. Путь, начатый тобой сейчас, может завершиться печально. Чтобы этого не случилось, ты должен понять, что источник духа нельзя исчерпать. Но неисчерпаемым, неизносимым, не расточаемым, вечным, он станет лишь тогда, когда ты осознаешь свой дух. Это необходимо, поскольку осознанный дух сильнее любой земной силы, ибо он питает и поддерживает все. Дух дает человеческому телу жизнь, но для этого ты должен постичь и непоколебимо знать его неистощаемость. На осознание своего духа я даю тебе, Марпата, два года, – лама становился все серьезней, – при условии, что я всегда буду с тобой рядом. Два года – это очень короткий срок, и ты не сможешь бездумно растрачивать время, как это делают здесь некоторые твои сверстники, предаваясь праздным и бессмысленным забавам…

…Марпата возвращался от ламы унылый и разочарованный. Занятия еще не закончились, и он в одиночестве предался раздумьям в своей келье. Слова ламы потрясли его. Два года – полжизни! Он должен зря потерять полжизни! Нет, он не мог так долго ждать! И зачем ему осознавать какой-то дух?! Лама обещал помочь ему, а вместо этого задерживает его в монастыре еще на два года! А он поверил ему!..

Высокие дубовые стены, объяв Боровицкий бугор, надежно защищали Москву от набегов непрошеных гостей. Не раз добрым словом вспомнили бояре Ивана Калиту за то, что спрятал за деревянными укреплениями их терема, соборы да княжьи хоромы. Однако, как бы ни был просторен Московский Кремль, не мог он вместить в себя всех обитателей этих болотистых мест. Потому и разместились за стенами города небольшие посады. Там селились ремесленники и торговцы, возводя рядом с жильем необходимые для хозяйства постройки. Еще дальше, к северу от реки Неглинка, приютилось Загородье, здесь обитали городская беднота и крестьяне. Загородье – окраина Москвы. Через него во все стороны света много важных дорог проходило, всякого люда стекалось-растекалось видимо-невидимо. Татары, под которыми Московское княжество ходило уже не первую сотню лет, тоже через Загородье в Москву попадали.

Утро выдалось холодным. Параскева накинула на себя телогрейку и отправилась за водой. Загородье окутал густой туман, так что в десяти шагах вокруг ничего не было видно. Параскева рано похоронила родителей и теперь жила со старой ворчливой бабкой и малолетним сынишкой в ветхой, покосившейся от времени избе. Загородские ее не жаловали, называли гулящей. Да и старуха все время попрекала, дескать, дитя в подоле принесла. Доброго слова Параскева не слышала. Днем трудилась по хозяйству, а ночами плакала в подушку. Среди загородских баб она отличалась красотой: стройная, статная – мужики на нее заглядывались. Но кому нужна такая? Не было и дня, чтобы кто-нибудь не бросал Параскеве вслед обидного слова. Людская молва – что оплеуха, людские языки – что жала змеиные – больно язвят, ядовито. Вот и приходилось молодухе во всем на себя полагаться.