Генрик Сенкевич - За хлебом

Чистый морской воздух оказался для нее более здоровым, чем отравленная атмосфера комнаты. Видно, она и на самом деле ожила, так как, усевшись на досках, сказала:

— Отец, я есть хочу.

— Ступай, дочка, на берег: может, что и найдешь,— проговорил старик.

Марыся встала без особого усилия, и они пошли. Но, видно, этот день должен был стать исключительным среди мрачных дней их бедствий; не успели они пройти несколько шагов, как увидели на лесах засунутый между балками платок, в котором оказались хлеб, вареная кукуруза и кусок солонины. Объяснялось это просто тем, что кто-то из плотников, строивших здесь суда, оставил себе на сегодня часть своего завтрака. У тамошних рабочих есть такое обыкновение, но Вавжон и Марыся объясняли это еще проще. Кто положил здесь хлеб? Они полагали, что это был тот, кто заботится о каждом цветочке, о каждой птичке, о каждом кузнечике и муравье,— бог!

Они помолились, поели, хоть маловато этого было на двоих и пошли по берегу к главным докам. Силы их отчасти восстановились. Дойдя до здания таможни, они повернули на Вотер-стрит к Бродвею. По дороге не раз отдыхали и таким образом дошли только часа через три, так как путь был дальний. Они шли, сами не зная зачем, но Марысе почему-то казалось, что им непременно нужно идти в город. По дороге им повстречалась целая вереница нагруженных доверху возов, направляющихся к порту. На Вотер-стрит уже было немалое движение. То тут, то там отпирались ворота, и из них выходили люди, спешившие к своим повседневным делам. Из одних ворот вышел высокий седой господин с мальчиком. При виде Вавжоиа и Марыси на лице его выразилось крайнее удивление, он улыбнулся, зашевелил усами и стал внимательно разглядывать их обоих.

Человек, дружелюбно улыбающийся им в Нью-Йорке,— это было чудо, чуть не колдовство, при виде которого оба они остолбенели. Между тем седой господин подошел к ним и спросил по-польски:

— Откуда вы, добрые люди?

Словно гром грянул с ясного неба. Вавжон не отвечал, но побледнел как полотно и зашатался, не веря ни своим ушам, ни своим глазам. Марыся первая опомнилась и, упав в ноги старому господину, воскликнула:

— Из Познани, ваша милость, из Познани!

— Что же вы тут делаете?

— В нужде живем, в холоде и в голоде, горе мыкаем.

Тут Марысе изменил голос, она умолкла. Вавжон, в свою очередь, повалился в ноги господину и, целуя полу его сюртука, вцепился в нее, будто за край неба ухватился. Да ведь это свой, свой барин. Он не даст умереть им с голоду, спасет их, не даст им пропасть зря. Мальчик, сопровождавший седого господина, вытаращил глаза, прохожие, окружив их, от удивления рты разинули, глядя, как человек перед человеком стоит на коленях, целуя ему ноги. В Америке это вещь небывалая. Но старый господин рассердился на любопытных зевак.

— Это не ваш бизнес,— сказал он им по-английски,— занимайтесь своим бизнесом. — Потом обратился к Вавжону и Марысе: — Нечего вам стоять тут на улице, идите за мной.

Он привел их в ближайший трактир и там, в отдельной комнате, заперся вместе с ними и с мальчиком. Они снова бросились ему в ноги, наконец господин рассердился.

— Довольно,— проговорил он. — Мы ведь земляки с вами, дети одной... матери...

Тут, очевидно, дым от сигары, которую курил старый господин, стал есть ему глаза, он протер их кулаком и спросил:

— Не голодны вы?

— Мы уже два дня ничего не ели, да вот сегодня кое-что нашли на берегу.

— Вильям,— окликнул старый господин мальчика,— вели подать им есть.

Затем опять стал их расспрашивать:

— Где вы живете?

— Нигде, ваша милость.

— А где ночевали?

— На берегу.

— Вас с квартиры прогнали?

— Прогнали.

— У вас нет больше вещей, кроме тех, что на вас?

— Нет.

— А денег тоже нет?

— Нет.

— Что же вы будете делать?

— Не знаем.

Старый господин спрашивал быстро, как бы сердито, потом неожиданно обратился к Марысе:

— Сколько тебе лет, девушка?

— Скоро восемнадцать.

— Много ты натерпелась, а?

Она ничего не ответила и только смиренно склонилась к его ногам.

Старому господину, очевидно, дым опять попал в глаза.

В эту минуту принесли пиво и жаркое. Старый господин велел им сейчас же приняться за еду, а когда они ответили, что не смеют есть в его присутствии, он обозвал их дураками. Однако, несмотря на сердитый вид, он казался им ангелом с неба.

Наконец они стали есть, чем доставили ему видимое удовольствие. Потом он велел им рассказать, как они сюда попали и что пережили.