Баир Жамбалов - Империя предков

– Что государство… – промямлил, было, Чен-сян немного с уязвлённым достоинством, но набравшись духу, сказал немного в другом ключе, не меняя суть. – Что ожидает людей, живущих на территории Цзинь, что ожидает столицу Цзинь, что ожидает меня, что ожидает тебя? – немного распалился Чен-сян и уставился нагло в невидящие глаза, мол, раз ты видишь по-другому, то покажи уж на самом деле.

– Тебе приснился сон и потому ты явился ко мне… – говорил предсказатель, чуть сменив тон.

– И я могу сказать то же самое. Приснился сон, прибежал ко мне, – уж в этом тоне Чен-сян не проявил никакого уважения.

– Тот человек с северо-запада… – начал было этот оракул лабиринтов тихо, даже вкрадчиво, где и нет подавно никаким подобиям усмешек, скорее, что-то похожее на тревожность, но умолк на время.

Одно лишь такое упоминание свело на нет забушевавшие, было, эмоции министра. Истинный провидец перед ним! Но вот то, что стало происходить дальше с этим прорицателем судеб людских и не только, заставило его содрогнуться в трепетном уважении.

Белки отсутствующих зрачков меняли свою сущность, меняя ужасную яркость уродливой белизны на блеклость, задумчивую блеклость, меняя даже суть пространства, в котором властвует одна лишь сосредоточенность. Другое озарение. Потому и затих в душе министр пограничных дел, ведомый тревожным ожиданием. Так и проходило время в гнетущей тишине, но наконец, оракул прервал молчание:

– Я не вижу, как все, простых вещей, я не вижу свет этой лампады, я не вижу дверь, я не вижу тебя. Из внутренних сущностей твоих возникает и витает над тобой вопрос – что же вижу я. Я вижу образы, образы будущего, ибо раскрыта передо мной завеса самой таинственности, под которой подразумеваем ожидающую предопределённость. Ты хочешь, прикрывшись интересом государства, заглянуть в глубины собственной судьбы, сокрытые тайной, сокрытые за стеной недоступности истинного могущества, что и есть время. Не каждому дано продвинуться разумом, войти самой сущностью в мир более просторный и потому богатый, чем вот эта реальность обыкновенного бытия. Мой разум в данный миг шагает по другой долине, читая книгу Хаоса. Всё, что окружает нас, было сотворено, рождено из хаоса. И потому, находясь во власти хаоса, мне и видится предопределённость, сокрытая барьером времени. Я вглядываюсь в Хаос.

Застыли тени в зловещем свете лампады. Не шелохнутся в гнетущей тишине, сквозь которую ушли слова с загадочным шлейфом. Может, застыло и само время, как свидетельство редчайшего действа, творящегося под сводом необыкновенности.

– Что видишь ты? – спросил, наконец, Чен-сян, видя в этом слепце, что ни на есть, самого зрячего из всех.

– Обречённость империи. Обречённость этого города. Смерть витает над этой землёй. Но ведь и вызвали сами… – и замолчал оракул, в словах которого и открылся неведомо неотвратимый рок.

У двери слова провидца заставили обернуться его:

– В твоей судьбе предопределённость встречи с этим человеком.

Миновав лабиринты Яньцзиня, убогие окраины столицы, сиротливо примкнувших к центральной части, экипаж, то бишь носильщики, наконец-то вывернули на основную улицу, ведущую к рыночной башне. Предзакатным днём ощущалось оживление, большой оживление, нежели в тех местах, где он только что побывал. По большей части служащие возвращались домой, дабы на утро вернуться опять к делам государственных важностей, к делам империи, участь которой он вдруг посчитал предрешённой. «Уж слишком много вас развелось. Лучше бы пополнили войска императора. Бездарного императора, расплодившего всяких продажных чиновников», – зло подумал он. Не знал он значения того, что случилось с ним вдруг, будто охватило какое-то озарение, мрачное озарение, но увидел он другую картину перед собой. Что-то заложенное далеко изнутри, будто выждало своего часа и проявилось то ли галлюцинацией, то ли провидением. Быть может, все эти страхи недавних дней или вот эта неожиданная злость, или вот эта встреча с оракулом из лабиринтов и явились неким толчком к пробуждению неведомых возможностей. Он увидел ясно предопределённую участь этих людей. Неотвратимая смерть – как грозно нависший рок. Пожарище и груды тел. И смрад. И ворон стаи. Неужели та самая предопределённость? Чёрное дно глубокой впадины. Чёрный зигзаг реки-времени.

Пекин пережил и такие времена.

Он постарается, изо всех сил постарается предотвратить встречу с этим человеком. Надо убедить императора провести очередной рейд в северо-западные степи. На этот раз экспедицию небывалую по своей жестокости.