Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

— Вас не Аллах сюда привел, а дьявол.

Они его слов не поняли, но кто-то с такой силой ударил его в грудь, что старик как подкошенный упал на траву. Выхватив несколько кусков древесного угля из огня, монголы бросили их в открытые окна маленького глинобитного дома. Не успел еще старик прийти в себя и подняться на ноги, как языки огня уже охватили крышу, и в безоблачное небо потянулся дым.

— Справедливо ли то, что они сделали? — спросил Хунто Тенгери.

Тенгери вопросительно посмотрел на Хунто. Он пока не знал, что это за человек, до сих пор им почти не приходилось разговаривать друг с другом, а на Керулене они не были знакомы. «То, что Хунто не врывается в чужие дома, не грабит и не поджигает их, не обязательно означает, что грабежи и поджоги ему противны. Как знать, а вдруг сотник велел ему следить за мной, потому что им с тысячником известно, что я — приемный сын Кара-Чоно?» — подумал Тенгери. И поэтому твердо проговорил:

— Они делают то, что им позволено ханом, Хунто!

Хунто посмотрел на него с недоумением. Похоже, такого ответа он от Тенгери не ожидал.

— Скажи, а тех, кто этим не занимается, хан не наказывает?

«Он хитрец!» — подумал Тенгери и улыбнулся.

— А ты сам как думаешь?

— Конечно, нет! — поспешил с ответом Хунто.

— Вот видишь! — Сидевший на корточках Тенгери встал во весь рост. — Как тебе только в голову пришла такая мысль, а? Разве не все, что хан разрешает, что делает и что повелевает, справедливо? Отвечай, Хунто!

Подумав немного, Хунто тоже встал:

— Мне не по себе, когда я вижу, как они бесчинствуют в домах и садах, десятник!

Бросив на него быстрый взгляд, Тенгери повернулся и пошел к лошадям. «У него честное лицо, — подумал он. — Не станет он здесь что-то вынюхивать и доносить потом сотнику». Тенгери оглянулся: Хунто пил у колодца воду, глядя поверх кувшина в ту сторону, куда шел он. Под ногами у Хунто громко скулил большой мохнатый пес, которому кто-то из шутников монголов отрубил переднюю правую лапу. Хунто налил воды в глубокую глиняную миску и поставил перед псом. Тот приник к ней, стоя на трех лапах, а с обрубка четвертой в песок капала кровь. Хунто прошелся пятерней по его шерсти, и Тенгери снова поймал на себе его взгляд…

Бой в городке тем временем закончился. От Таша осталось одно пожарище, и тяжелые клубы сизого дыма тоскливо поднимались в небо.

Колонны продолжали свой путь по пыльной дороге. Ветер дул с запада, и, проезжая мимо городка, в который они не заглядывали, монголы терли слезящиеся от едкого дыма глаза и кашляли.

Примчавшиеся из Отрара стрелогонцы принесли весть, что город взят в кольцо, а северная его часть вплоть до базарных площадей затоплена: Чагутай с Угедеем с помощью китайских мастеров перекрыли течение одного из рукавов Сырдарьи. Тысячи воинов днем и ночью сносили в одно место камни, построили запруду и повернули поток в сторону.

Чингисхан всех подгонял и подстегивал, не делая различия между днем и ночью. Останавливались очень ненадолго: только на водопой и отдых для лошадей. Этим ему удалось на несколько дней сократить время броска на знаменитый город Бухару. Едва его конница устроила привал и воины разложили первые костры, как хану сообщили, что оба крыла, шедшие в обход, приблизились к городу со стороны Амударьи и ждут теперь приказа властителя.

У города было семь ворот. Хан повелел перекрыть шесть из них, а седьмые оставить как бы без внимания. Пусть враг думает, будто монголы их не заметили. Если враг попадется в эту ловушку, он непременно воспользуется седьмыми воротами — либо для вылазки, либо для бегства. Чингисхан поставил в засаду несколько тысяч всадников, которые должны напасть на ослабленных и спасающихся бегством врагов и перебить их всех до одного.

Хан дал отдохнуть своему войску на окружавших город холмах. Повелел зажечь сотни тысяч костров, чтобы устрашить врага своей мощью и численностью. Потом приказал пускать из пушек «летучий огонь» — обязательно ночью! Он заранее предвкушал, какое воздействие на горожан и защитников Бухары произведет этот огнепад, тысячами змей низвергнувшийся с неба на дома, дворцы, минареты и на самих людей.

— Я бич божий! — повторял он, обращаясь к заряжавшим, переезжая от одного орудия к другому. — Они решат, что это само небо пылает и обрушивается на них! Они будут наказаны за свои грехи!

Обстрел Бухары «летучим огнем» повторяли ночь за ночью. Хан сидел на троне, поджав под себя ноги, и улыбался во весь рот.