Георгий Федоров - Игнач крест

Так встречают самого дорогого гостя. Аджар низко поклонился, потом, вытянув вперед правую руку и поддерживая ее локоть левой — знак дружбы и чистоты намерений, принял чашу и осушил до дна. Крепкий четырехдневный кумыс густым хмелем ударил в голову. Аджар снял полушубок, аккуратно свернул его и положил напротив входа, в той части юрты, деревянная решетка которой была окрашена в синий цвет. Здесь Субэдэй усадил его, как и подобает самым почетным гостям, на низкую широкую лавку, покрытую тигровой шкурой. Просторная юрта полководца, в отличие от юрты Бату, была почти пуста, пахло псиной: в центре, где пылал большой очаг, освещая и обогревая одновременно, сидели два огромных рыжих пса с обрезанными ушами, насторожившись, рыча и скаля зубы. Повинуясь знаку хозяина, они легли, прикрыли мерцавшие зеленоватые глаза и опустили головы на вытянутые лапы. В западной, белой, части юрты находилась постель Субэдэя: на невысокий сундук были сложены шерстяные одеяла и шкуры, в изголовье — седло и небольшая подушка. Каждый из двенадцати решетчатых отсеков-ханов имел свой цвет. У северо-западного, фиолетового, — хана собаки — лежало оружие: несколько сабель, копья, луки, колчаны, полные стрел; в северо-восточном, зеленом, сидел за низким лакированным столиком старый сморщенный китаец — писец-бичэги, в зеленом же, расшитом драконами халате. На столе перед ним стояла баночка с тушью, кисточки для письма и стопка рисовой бумаги.

Усадив гостя, Субэдэй опустился возле него на подушки. Лицо его было непроницаемо и неподвижно.

— Я знаю, храбрый баатур Аджар, что ты очень устал, — негромко сказал он, — за время долгого пути из Каракорума, от императорского дворца самого великого хана Угэдэя, да продлит вечное небо его счастливые дни, что скрыты от посторонних глаз высоким земляным валом…

— О какой усталости может идти речь, когда до беседы со мной снизошел сам великий полководец Субэдэй! Только позволь напомнить тебе, что императорский дворец окружен кирпичной стеной, а земляным валом обнесена вся наша главная ставка — Черный лагерь.

— Да, да, — помаргивая, согласился Субэдэй. — Прости меня, старика, я стал все забывать, все путать, — сокрушенно закончил он. — Но позволь отнять у тебя еще немного твоего драгоценного времени, прежде чем ты снова отправишься в путь, чтобы как можно скорее добраться до берегов Орхона, мне очень нужен твой совет.

— Охотно дам тебе совет, если смогу, доблестный Субэдэй. Только все это больше похоже на допрос, а не на дружескую беседу. Я без оружия, сидит бичэги, который записывает за мной каждое слово.

Субэдэй всплеснул руками:

— Как, этот негодный мальчишка, ноян, позвал тебя прежде, чем ты получил свое оружие?! Я накажу его. Но тебе нечего беспокоиться — ты в гостях у друга. А бичэги — тут ничего не поделаешь, как ни горько, но приходится признаться — старость берет свое: я хорошо помню, что было много лет назад, а вот то, что произошло вчера или даже сегодня, забываю. Чтобы вкусить от плода твоей мудрости, я должен удержать все если не в своей дырявой памяти, то хотя бы на бумаге. Видишь ли, баатур, я хотел бы знать, как ты доложишь великому хану Угэдэю о времени встречи твоего коня и коня Саин хана здесь у креста, которым урусы отмечают перекрестье двух дорог. Это произошло в час тигра, я правильно говорю?

— Нет, доблестный Субэдэй, — как можно спокойнее ответил Аджар, — ты ошибаешься. Это произошло в час зайца.

— А я думаю, что солнце должно было осветить через тоно секцию тигра, когда ты приехал.

— Ты был бы прав, о мудрейший, если бы юрта стояла у нас в Каракоруме и дело было летом. А здесь, на севере, зимой все меняется.

Субэдэй поднял на Аджара внезапно налившийся кровью глаз и прохрипел:

— Э, да ты гораздо опаснее, чем я думал. — И он трижды хлопнул в ладоши.

Вошел молодой ноян.

— За то, что ты привел гонца великого хана ко мне до того, как ему вручили оружие, ты получишь четырнадцать палок, — сурово сказал Субэдэй.

Аджар не смог скрыть улыбку. Хозяин сделал вид, что не заметил этого.

— Не может ли достойный гонец великого хана, да продлится его царство вечно, дать мне еще раз взглянуть на пайдзу?

— Охотно, — ответил Аджар, отстегнул ремешок, продетый через круглое отверстие в пайдзе, и передал ее полководцу.

Субэдэй приблизил золотую пайдзу почти к самому лицу и стал читать вслух выгравированную надпись:

— «Вечною синего неба силою, имя хана Угэдэя да будет свято. Тот, кто не исполнит приказа, должен быть убит». — Тут он недобро взглянул на Аджара, потом единственный зрячий глаз полководца широко раскрылся, и из него медленно выкатилась и потекла по щеке мутная слеза.