Марат Байпаков - Эрис. Пролог

– Торг честный состоялся. Дом понравился сразу. Местоположение в достойном окружении и рядом с храмом оценили многими словами. Потом раздали щедрые хвалы за мебель. Мозаикой на полу долго восхищались. Какой замысел! Какая тонкость выкладки рисунка! Какие цвета плиток! – это слова Мегисты. Тут наш Мирон и… подобрел! Сладкая лесть девиц подействовала. Цену сам же и снизил. А начинал-то как – нахраписто, как этрусский торговец! – прикрыв рот рукой другу, за Мирона отвечает Граник. – В итоге флейтистки плату очень обычную внесли, как за средненький дом в Ахрадине, серебром, но от дарованного бесплатного месяца наотрез отказались!

– Мы честные! Мы не нуждаемся в дарах! Ты представляешь? Да-да, так и сказали, я не шучу! Надули важно щёки. Подумать только, какие гордячки! – Мирон правой рукой заботливо собрал театральные маски у мастеров и Космы. – Ахах! Обыкновенные дары приняли за подозрительные подачки.

– Пойдём, довольно о делах. Нам надо готовиться к вечернему представлению! – Мирон насильно отрывает Гермократа от насиженного места на добротном ложе Космы. Троица шумно покидает задумчивых мастеров. Уже за воротами Граник негромко спрашивает у хозяина оружейной мастерской:

– А остальной театральный реквизит где возьмём?

– Моя очередь! – решительно заявляет Мирон. – У меня и возьмём реквизит. Уж не победнее вашего буду.

Ранний вечер того же дня. Остров Ортигия.

Аристократический квартал Сиракуз,

в квартале от храма Афины

– Отказываюсь наряжаться! – Стоя у порога собственного вместительного дома, Гермократ укладывает на груди руки крестом. – Видим непонятных пришлых дев первый день, и для чего, скажи, лучшие наряды? Да, может, они и на флейтах-то играть не умеют? Ещё какой-то непонятный коринфский говор у жительниц Милета.

– Тогда, может, и тот… штопаный коричневый плащ… завсегда приносящий счастье , возьмёшь с собой? – разочарованно спросил у жёлтой стены дома празднично одетый в лёгкие, яркие, дорогие одежды Граник.

– Не ради дев лучшие наряды! – Мирон, однако, не намеревался уступать другу. Ноздри известного в городе борца расширились, глаза прищурились, взгляд исподлобья непонятен.

– Да-а-а? Вот как? А для кого тогда, позволь спросить? – Гермократ склоняет голову, чтобы получше, снизу вверх разглядеть глаза серьёзно разозлившегося Мирона.

– Для собственного удовольствия лучшие наряды , представь себе. – Мирон выдал ответ очень злобно, сквозь зубы. Гермократ же сжал нахохлившегося друга в тисках объятий.

– Только потому, что добряк Мирон так захотел! – Обида у Мирона напускная. Уломав друга, Мирон быстро остывает. Сдержанная улыбка примирительно украшает силача. – Зайдёте? – Гермократ радушно раскрыл и вторую створку ворот. – Напою лучшим вином.

– Нет-нет! Не зайдём. Спасибо. Начнётся веселье, разговоры… К флейтам… и послезавтра не попадём. Твои хитрые силки уже не раз проходил. – Мирон принялся внимательно разглядывать безоблачное вечернее небо, одновременно кончиком правой сандалии перетаскивая пыль улицы справа налево.

Гермократ сдерживает данное другу обещание дважды. Появляется скоро, не заставив товарищей долго ждать, и переодевается так, как и обещал Мирону. Составленный наряд лучшего друга удивил и откровенно позабавил его ожидающих. Пред юношами предстал богатый путник из сословия всадников, что выступил в долгую дорогу. Гермократ не только уважил просьбу друга, но и упрямо отстоял заявленное мнение. Тёмно-синий роскошный хитон из египетского хлопка, воинской длины, короткий до бёдер, при двух близнецах – бронзовых фибулах 10 10 Фибулы – застёжки на плечах. в виде голов львов. На голове широкополая дорожная шляпа того же цвета из овечьей шерсти. Довершает наряд длинный, чуть не до щиколоток, из грубой шерсти, изрядно поношенный дорожный плащ траурного чёрного цвета, с красными вышивками узора морских волн. На рыжем ремне-портупее греет левое бедро серьёзный кинжал, размером чуть не с меч, в простых деревянных ножнах.

– Ты что, кого-то похоронил, странник Гермократ? – процедил поражённый двойственным нарядом Мирон. Но Гермократ на шутку не ответил. Раб-прислужник, крепкий юноша лет шестнадцати, по виду родом откуда-то из Этрурии, с кудрявой шевелюрой, широко распахнул ворота и вывел на улицу трёх собранных в путь разномастных породистых лошадей. На средней кремовой лошади объёмный груз, упакованный в выделанные кожи, видом схожий с сельским хозяйственным инвентарём.