Григорий Панченко - Потерянная принцесса

Где это вообще видано: выплачивать господину такие долги натурой, даже среди беднейших крестьян?!

Дверь, конечно, на засов не задвинута. И одежда его вся здесь осталась, вот она, на сундуке, аккуратно сложено и верхнее, и исподнее платье, а рядом свернулся змеей пояс с кинжалом. Никто не помешает ему встать, облачиться в господское платье и выйти… Но сделать это сейчас – означает навлечь позор на замок Варен. И на себя, ныне старшего сына, которому когда-то предстоит…

Вот, наверно, в чем дело: их сердцу был мил Людвиг! Эти бауэры не могут отказать тому, кто пришел ему на смену, в праве называться старшим сыном… отказать не могут, но показывают: ты не мужчина, ты не твой брат, ты не сможешь поступить так, как подобает!

Лютгер с ненавистью посмотрел на бревном лежащую рядом с ним Вальбургу – конечно, она тоже участница заговора! И тут его ненависть куда-то испарилась.

Обыкновенная крестьянская девица. Рослая, крепкая, очень чисто вымытая. Очень юная, пускай и старше его. Очень испуганная: до сих пор глаза раскрыть не посмела.

Людвиг уже год назад, в свои тогдашние пятнадцать, был мужчиной. И не только телесно. Он бы смог оценить, красива эта девица или нет. Ну, просто представил бы, что она – что-нибудь понятное: если кольчуга – то гибкая, легкая, прочная, обтягивающая тело, как вторая кожа… Отличная скаковая кобылка, необъезженная еще, пугливо трепещущая ноздрями, но изгиб ее шеи горделив, бабки изящны… Меч со струйчатым, вьющимся узором вдоль лезвия: в бою он, наверно, поет…

Песня грузно топталась во дворе – не как меч, а как пьяная сороконожка. Билась в забор и стены дома неуклюжими изгибами тела, сама себе лапы оттаптывала.

Лютгер осторожно коснулся тела Вальбурги. Девчонка вздрогнула так, будто в руке у него было раскаленное железо. Эх ты… заговорщица…

Он постарался немедленно доказать, что заслуживает права называться мужчиной. Она судорожно предприняла неловкие, но жаркие попытки помочь ему.

Оба примерно знали, что следует делать, однако у них долго не получалось. Это было как первая охота на оленя: копьем владеть умеешь, в убойное место вроде попал – а вот не удается толком пронзить, сам измучаешься и зверя измучаешь, пока, наконец, рухнет он, многажды израненный. Песня еще трижды опоясала двор и зашла было по четвертому кругу, когда Вальбурга, уже нежданно для них обоих, закричала под Лютгером, с этим криком перенесясь на другой берег той реки, которая отделяет девушку от женщины.

Тут же с пьяным смехом ворвалась родня, осыпала их лепестками цветов, и сразу после этого Лютгера вдруг словно бы перестали замечать. Он едва мог поверить своим глазам. Все поздравляли мужа и жену, Вальбургу и младшего Яна, их лица светились счастьем… Кто-то подхватил с тюфяка окровавленное полотно и, размахивая им, выбежал наверх, откуда сразу донеслись новые ликующие вопли…

Значит, дело не в том, что новому молодому господину стремились указать его место, заставить сравниться с покойным братом и ощутить свою малость?

Молодой господин торопливо натянул одежду, препоясался кинжалом. На него по-прежнему не обращали внимания.

Не зная, что и думать, он подошел к коновязи. Маявшийся там вороной с радостным ржанием потянулся ему навстречу. Лютгер затянул подпругу, вскочил в седло – и едва удержался от того, чтобы махнуть через изгородь: померещилось вдруг, что он здесь в осаде и со двора его живым не выпустят.

Уж на этот поступок точно обратили бы внимание. Но он превозмог себя и выехал через ворота, так никем и не замечаемый. Обе семьи бурно веселились, отмечая свершившийся брак своих детей.

Всю дорогу до замка Лютгер ломал голову, пытаясь понять, что это было. Так и не понял. В замке никому ничего не рассказал.

Вальбурга понесла сразу после свадьбы. Может быть, с первой же брачной ночи – но кто угадает такое наверняка? Срок, который требуется женщине, чтобы выносить новую жизнь, не может быть вычислен с точностью до дня. И даже до недели.

В положенное время она родила мальчика. Назвали его, конечно, Ян. Теперь он считался Яном Младшим, а отец его, то есть муж Вальбурги, звался Ян Недомерок. Среди бауэров такое прозвание обидным не считалось: можно зваться Недомерком и стать исправным хозяином, когда придет твой черед сменить отца.

Если о происхождении этого ребенка и шептались в деревне, до замка эти слухи не доходили. А скорее и не шептались – принимали все как есть. И без того забот по темечко.