Александр Дюма - Асканио

И надменная герцогиня невольно опустила глаза, не выдержав его твердого, спокойного взгляда, в котором даже не было гнева. Анна затаила неприязнь к Челлини; она почувствовала духовное превосходство художника, хотя и не могла постичь, в чем его сила. До сих пор герцогиня воображала, что красота всемогуща: она позабыла о могуществе гения.

– Но какие же нужны сокровища,чтобы вознаградить талант,подобный вашему? – желчно спросила герцогиня.

– Разумеется, моих сокровищ мало,– заметил Франциск I.– Кстати, Бенвенуто, вы, кажется, получили только пятьсот золотых экю. Довольно ли вам будет того жалованья,какое мы платили нашему придворному живописцу Леонардо да Винчи, – семьсот золотых в год? Кроме того, все работы, заказанные лично мною, будут оплачены отдельно.

– Ваше величество,эти щедроты достойны такого короля, как Франциск Первый, и, смею сказать, такого ваятеля, как Челлини. И все же осмелюсь обратиться к вашему величеству еще с одной просьбой.

– Заранее обещаю, что она будет выполнена, Бенвенуто.

– Ваше величество,у меня неуютная и тесная мастерская.Один из моих учеников нашел помещение, более подходящее для создания крупнейших работ, которые, быть может, закажет мне мой повелитель. Оно принадлежит вашему величеству.Это Большой Нельский замок.Он находится в распоряжении парижского прево, но прево не живет там, а занимает лишь Малый Нельский замок, который я охотно ему уступлю.

– Да будет так, Бенвенуто! – сказал Франциск I. – Водворяйтесь в Большой Нельский замок, и, когда мне захочется побеседовать с вами и полюбоваться вашими шедеврами, мне придется лишь перебраться по мосту через Сену…

– Как, ваше величество,– перебила короля госпожа д'Этамп, – вы без всяких оснований лишаете права на владение замком дворянина, преданного мне человека!

Бенвенуто взглянул на нее, и Анна во второй раз опустила глаза,не выдержав его удивительно проницательного, пристального взгляда.

А Челлини подхватил с тем же наивным простодушием, с каким рассказывал о своих видениях:

– Но ведь я тоже благородного происхождения,сударыня! Мой род ведет начало от человека знатного, самого главного полководца у Юлия Цезаря, по имени Фиорино, уроженца Челлино, что близ Монтефиасконе. Его именем названа Флоренция, а именем вашего прево и его предков, если память мне не изменяет, еще ничто не названо… Однако ж,–продолжал Бенвенуто,повернувшись к Франциску I, причем выражение его глаз и голоса тотчас же изменилось, – быть может, я слишком дерзок… быть может, я вызвал к себе ненависть власть имущих и, невзирая на покровительство вашего величества, она в конце концов погубит меня. У парижского прево, говорят, целая армия…

– Мне рассказывали,– перебил его король,– что однажды в Риме некий Челлини, золотых дел мастер, не пожелал без вознаграждения отдать серебряную вазу, заказанную монсеньором Фарнезе, в те времена кардиналом, а ныне папой.

– Сущая правда, ваше величество.

– Говорят еще, что вся стража кардинала явилась со шпагами наголо и пошла на приступ мастерской, чтобы взять вазу силой.

– И это сущая правда.

– Но этот самый Челлини,притаившись за дверью с мушкетом в руках, доблестно защищался и обратил в бегство телохранителей монсеньора, а наутро кардинал заплатил ему сполна.

– Все это истинная правда, ваше величество.

– Уж не вы ли тот самый Челлини?

– Да, сир, именно я, и ежели ваше величество сохранит свое благоволение ко мне, ничто меня не испугает.

– Смелее же вперед! – воскликнул король, чуть заметно улыбнувшись. – Смелее же, ибо вы дворянин!

Госпожа д'Этамп промолчала, но с этой секунды стала ненавидеть Челлини смертельной ненавистью оскорбленной женщины.

– Ваше величество,прошу вас о последней милости,– снова заговорил Челлини. – Не смею представить вам всех своих подмастерьев: их десять человек– французов и немцев, все славные ребята, мои искусные помощники. Но двух учеников– Паголо и Асканио– я привез из Италии…

Подойдите, Паголо, выше голову,смотрите веселее! Не как наглецы смотрят, а как честные люди, которым нечего краснеть, ибо они не совершили дурных поступков… Паголо, пожалуй, не хватает изобретательности, ваше величество, а также и вдохновения. Зато он исполнительный и добросовестный мастер; работает он медленно, зато хорошо, прекрасно понимает мои замыслы и точно их выполняет… А вот и Асканио, юноша благородный, милый моему сердцу ученик, мой любимец. Он, без сомнения, не обладает могучим творческим воображением, по воле которого сталкиваются и бьются на барельефе батальоны двух вражеских армий или же вонзаются в края вазы могучие когти льва или зубы тигра. Нет, фантазия не подскажет ему причудливого, волшебного образа: ни чудовищных химер,ни сказочных драконов, – зато его душа, такая же прекрасная, как и тело, по наитию воспринимает, если можно так выразиться, божественный идеал.