Евгений Санин: Греческие календы

И он решил отправиться в столицу с небольшой охраной.

По пути ему стали известны многие подробности мартовских ид. Бегущие из Рима сенаторы рассказывали, что Цезаря убили в Курии, перед началом собрания. Едва тот сел в свое золотое кресло, как заговорщики окружили его, словно бы для приветствия. Один из них, Тиллий Цимбр, стал умолять Цезаря вернуть из изгнания брата, и когда тот отказал ему, схватил его за руку.

С этого условного знака все и началось. Народный трибун Публий Сервилий Каска выхватил кинжал, первым нанес удар. Раненый Цезарь перехватил его руку и они разом закричали, Цезарь по латыни: "Негодяй Каска, что ты делаешь?", а трибун по-гречески, обращаясь к своему брату: "Брат, помоги!".

Октавиан зримо представил обступивших Цезаря сенаторов, которые в толчее переранили друг друга. Увидел его глаза, встречавшие со всех сторон обнаженные кинжалы, гневные, умоляющие, и, наконец, удивленные, когда удар нанес Брут. Даже услышал срывающийся голос: "И ты, дитя мое?".

После этого Цезарь накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть, укрытым до пят. . .

С каждой новой харчевней или постоялым двором, где он останавливался на отдых, слухи обрастали новыми подробностями. Он узнал, что тело Цезаря заговорщики намеревались бросить в Тибр, имущество конфисковать, а законы отменить. Испугавшись, что народ может сорвать зло на наследнике диктатора, он уже собирался повернуть назад, чтобы поднять легионы и во главе их вступить в Рим, но подсевший к нему за стол в македонской харчевне сенатор, оказавшийся одним из заговорщиков, сообщил, что "ближайший друг негодяя Юлия, дважды негодяй Марк Антоний добился, чтобы Цезаря похоронили как бога".

Сенатор так и сказал — "негодяй", но он сдержал себя, подумав, что отомстить за Юлия можно позже, и даже плеснул в кружку собеседника вина из своего кувшина, чтобы тот был словоохотливей.

"Все решилось на заседании сената, — выпив, сказал тот. — Если бы Брут и Кассий отважились явиться на него, все сложилось бы иначе. Ведь так хорошо начиналось!.. Когда мы предложили объявить Цезаря тираном, многие выразили свое одобрение. Кто-то даже выкрикнул, что нам надо присвоить почетное наименование "благодетелей". Но тут слово взял Марк Антоний... Он предупредил, что если сенат признает Цезаря тираном, то по закону все его прежние распоряжения сразу же станут недействительными. Знал, куда метить! Ведь Цезарь, готовясь к войне с Парфией, раздал выгодные должности сенаторам. И те, боясь потерять их, во весь голос стали восхвалять убитого. В итоге сенат принял решение, похожее на продажную девку: заговорщикам объявить амнистию, а все распоряжения Цезаря оставить в силе. Как тебе это нравится?".

Ответил он тогда сенатору или нет?. Уже и не припомнить. Кажется, скрыл свою злобу, приложившись к кружке и заслонив ею лицо... А сенатор, не знавший, кто перед ним сидит, всхлипывая, продолжал изливать ему душу.

"После этого, — рассказывал он, — на нас обратил весь гнев народ, тот самый народ, которому мы пытались вернуть республику, похищенную Цезарем. Марк Антоний сделал для этого все. На похоронах он сам произнес хвалебную речь Юлию и даже поднял копьем его окровавленную тогу. А потом, выждав подходящий момент, показал толпе восковую статую Цезаря с ранами, подкрашенными красной хенной. После же того, как он зачитал завещание Юлия, в котором тот приказал выдать каждому плебею по триста сестерциев, мне и моим друзьям едва удалось ускользнуть из Рима. Не понимаю, зачем ты спешишь в этот растревоженный муравейник?"

"— Чтобы принять усыновление и завещание", — коротко ответил он тогда сенатору.

"У тебя умер отец?" — участливо спросил тот.

"Да."

"И кто же он?"

"Гай Юлий Цезарь!" — выкрикнул он и, не прощаясь с сенатором, у которого разом отвисла челюсть и выпучились в страхе глаза, выбежал из харчевни.

Потом он подозвал к себе охранника и сказал ему: "Тот сенатор, с которым я только что разговаривал... Он должен умереть."

Октавиан принялся рассматривать замысловатые сплетения на ладони, по словам астрологов, сулившие ему великое будущее. Закрыл глаза и снова задумался.

8 "Он должен умереть..." Сколько раз потом произносил он эту фразу: Сто? Тысячу? Десять тысяч?

Приехав в Рим, он сразу направился к Марку Антонию — человеку огромного роста и силы, с багровым от частых попоек лицом.

Октавиан невольно нахмурился, вспоминая, какому унижению подвергся он в доме Антония.