Иван Полуянов - Седьмой патрон

«Из Ярославля твой Савинков еле ноги унес», — злорадно подумал Чаплин и, наклонив голову, щелкнул каблуками:

— Поздравляю, ваше превосходительство! Теперь позвольте быть свободным. Честь имею.

Горничная со свечой проводила к черному ходу. Подала Чаплину трость и кожаный саквояж — с ними визитер стал похож на доктора, вызванного в неурочный час к больному.

— Ауф видер зейн, — сказала она. — До-сви-даня.

Дом был немецкий, с добрыми немецкими порядками, незыблемости которых не коснулись ни война, ни революция.

Постукивая тростью и размахивая докторским саквояжем, Чаплин прошествовал по тротуару до середины квартала и внезапно шагнул к калитке, казавшейся запертой. Калитка пропустила. Чаплин дворами вышел на параллельную улицу.

Его ждали.

Дворник, подметавший тротуар, завидев Чаплина, распахнул дверцу в тесовых воротах и вытянулся, держа по швам руки в холщовых рукавицах.

— Вы еще метлой сделайте на караул! — проходя в дверцу, буркнул Чаплин.

— Привычка, извините, — отозвался дворник, запирая за ним. — Разрешите доложить… Из Вологды следовал специальный поезд комиссара Кедрова с воинской частью. Поезд не прошел — рельсы…

— С Двины что поступило? — перебил Чаплин.

— Странная шифровка — номер баржи и… — дворник замешкался, — и упоминается о «золотой свадьбе».

Чаплин унимал охватившее его волнение. Кто бы мог подумать… Миллионы золотом на какой-то задрипанной шаланде! Поздно узнали… Поздно?…

— Срочно связаться с нашими в Котласе, — приказал Чаплин, — Телеграф, я знаю, действует. Пусть примут меры. Пусть не церемонятся!

К исходу ночи заранее сколоченные из офицеров дружины высыпали на улицы. Ротмистр Берс с ингушами носился по городу. Хватали на улицах, врывались в квартиры. Усердие ротмистра подогревалось не только тем, что ему был обещан чин полковника — он его получит, как и титул графа Британской империи, — но и разграбленными штабными деньгами. Впрочем, дружинники, приданные отряду, также не терялись: волокли и тащили кому что подвернется.

Последние буксиры отчаливали на Левый берег — к железнодорожному вокзалу.

— Пулеметы на чердаки! — под ротмистром плясал взмыленный жеребец. — Орудие сюда!

Накануне по распоряжению полковника Потапова отряд Берса, как «наиболее боеспособный», получил полковую трехдюймовку.

Орудие с зарядным ящиком подоспело, когда отваливал от пристани пароход «Чесма»: из последних последними покидали город моряки флотского полуэкипажа, команды спешно затопленных ледоколов.

С чердаков по «Чесме» ударили пулеметы — в людское скопище на палубе, по иллюминаторам, по капитанскому мостику.

Завыв сиреной, судно закрутилось на месте, очевидно, потеряло управление.

— Прямой наводкой… — неистовствовал Берс. Слетел с коня и подскочил к артиллеристам. — Сыпь, братцы!

— Ваше благородие, — отшатнулся от прицела наводчик. — Русские ведь… Опять же детишки там, бабы.

— Застрелю! — рвал кобуру ротмистр. — Я тебе покажу «русских», мерзавец!

Орудие содрогнулось. Еще и еще — снарядами по палубе. Раскаленная сталь кромсала, рвала на части живую плоть.

Оставшиеся посыпались в воду.

— Живьем не брать! — надрывался ротмистр.

Кто не утонул, того приканчивали выстрелами в упор, штыками сталкивали в двинские волны.

В полдень над городом зарокотали английские самолеты. Поплыли листовки:

«Русские люди! Мы идем к вам на помощь. Главнокомандующий вооруженными силами союзников в России генерал-майор Ф. Пауль».

К вечеру на рейд втянулись крейсеры: французский — «Адмирал Оба», американский — «Олимпия», английский — «Антантив».

С Бакарицы и Исакогорки до города доносилась оружейная и пулеметная стрельба, и «Антантив» открыл огонь из корабельной артиллерии.

Деревянные бараки, домишки городской бедноты на Левом берегу вспыхнули, подожженные снарядами.

Под орудийные раскаты, при дыме, заволакивающем небо над городом, высаживались передовые части многотысячного десанта.

Сельцо Котлас превратили в город война и хлеб. Для соединения с железной дорогой была кинута сюда ветка, и широким потоком хлынул хлеб Сибири. Зерна ссыпали в лабазы; не хватало складов — прямо наземь. С открытием навигации безостановочно шла перевалка хлеба на баржи. Уплывала сибирская пшеница в Архангельск, а оттуда — за рубеж, в оплату снаряжения и оружия для русской армии, терпевшей нужду все военное лихолетье…