Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

Часто-часто князю вспоминалась юница с живыми, ясными глазами, сожжённая на костре печенежской девой, и сама Деларам окончила жизнь ужасно, оставшись навеки на дне гнилого болота. Дир рассказывал о ней брату, — и снова Аскольд поразился его жестокости.

Кевкамен научил князя креститься и, налагая рукою крест на себя, он знал, что чтит не его, а муки Христа, принятые на нём.

Но в душе пока Аскольд оставался язычником. Поэтому он и представлял христианского Бога по- своему — подобным ручью, стекающему с гор и питающему реки и озера. Приходят люди и набирают воды в кувшины: у иных кувшины прекрасны, у других безобразны. Но каждый стремится убедить всех, что лишь вода из его сосуда утолит жажду. Аскольд же предпочитал пить прямо из ручья, встав на колени и зачерпнув ладонью ледяную воду…

Конечно, он ещё был далёк от осознания глубокого чувства, при котором мог бы воскликнуть: «Уже не я живу, но живёт во мне Христос. Вместе с Ним я умер, и вместе с Ним я восстаю к жизни!»

Все уселись за длинные столы, составленные возле костров. Слуги подали каждому по бараньей кости с мясом. Дир соседствовал с княгиней киевской. Он был предупреждён Предславой, что та хочет с ним поговорить… После чарки-другой, когда скурры и прочий весёлый люд начали блеять козлами, выделывать разные фигуры на снегу, дудеть в дудки и пищать в пищалки, а сергачи водить меж гостей обжорливых медведей, княгинюшка наклонилась к свойственнику, прошептала:

— Князь, мне нужно с тобой увидеться. Много не пей, Предслава придёт ввечеру на твою половину терема и покажет, куда тебе идти…

Дир быстро взглянул на брата, тот рассказывал что-то Светозару, не обращая ни на кого внимания. «Что ей от меня нужно?» — подумал младший князь. Знал, что старшая жена Аскольда — женщина мудрёная, говорили, она — ведунья: мать детей, а выглядит, как молодушка…

Дир посмотрел в глубокие, бездонные, тёмные, как ночь глаза свояченицы, почувствовал, как мороз прошёлся по коже. Не боялся головой лёд колоть, в темноте проплыть под ним, а тут сделалось не по себе от её взгляда…

«И впрямь — чаровница!»

Ещё по молодости князья киевские затеяли поход на Кавказ и повстречали воинов, которые, стоя на конях, на полном скаку, рубились сразу с двух рук саблями, которые мелькали, как белые молнии… Отчаянные воины назывались царкасами, царскими людьми… Они населяли не только Север Кавказа, породнившись с аланами, но и верховья Меотийского озера — моря Азовского, берега Дона, беря в жены гречанок, а также красивых танаиток и россиянок…

Позднее они выделились в народность казаков — вольницу, но которая была не река без берегов, а мощная вода Дона, разумно скованная жёстким самоуправлением. Народность эта, вобрав в себя потом свободолюбивых беглых и истинное православие, дошла, не видоизменяясь, и до наших дней. Думаю, что казаки ещё заявят о себе с полным правом и силой, ибо их светлые дни грядут…

В этом кавказском походе киевские князья, столкнувшись с царкасами, чуть не лишились войска, если б Аскольда не полюбила царская дочь Сфандра [58] Примечательно, что это имя наряду с такими как Млава, Предслава, Морена, Анея, Еленя тоже считается древнерусским. … Аскольд привёз новую жену в Киев, сделав её старшей, а первую, несмотря на то, что она родила ему сына, отправил обратно в Булгарию.

Худо бы пришлось тогда киевлянам, если бы Сфандра вовремя не замолвила слово за них перед своим отцом… По десять человек в ряд царкасы прорубались сквозь плотные ряды воинов архонтов, разворачивались и проламывались снова, невредимыми ускакивая в степь. Подобные «проходы» помнят ещё древние персы царя Дария, повстречавшиеся с этим народом [59] В начале XIII века, во время нашествия Чингисхана два его передовых тумена (20 тысяч всадников) в междуречье Волги и Дона напоролись на казаков. В жестоком бою два тумена были почти вырублены, и Чингисхан приказал покинуть это проклятое место. А спустя полтора века донские казаки, как явствует из «Гребенской летописи, или Повествования об образе чудотворный Пресвятые Владычицы и Приснодевы Марии», сражались под стягами московского князя Дмитрия Иоанновича на Куликовом Поле. . Историки не преувеличивают, рассказывая, что тогда многие персы посходили с ума. Скорее сие объяснялось свойством царкасов владеть, говоря современным языком, гипнозом, или по-старому Спасом, в основе которого стояло Слово-заговор…

Казачий Спас — бескрайняя степь и бездонный колодец Духа. Воин, овладевший им, мог быть незамеченным в траве чистого поля, его не брали ни копье, ни стрела, ни острый меч… Он воспитывался Небом. Мать выводила в степь ночью трёхлетнего сына и говорила ему: