Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

О том, что доместиком на время отсутствия василевса, назначен Василий-македонянин, сразу же объявили в центуриях и «товариществах».

Василий и без слов императора хорошо понимал важность хотя бы местной победы. Ночью он, сопровождаемый телохранителями, обошёл военный лагерь, устроенный по подобию древнеримского, ещё со времён галльской войны Юлия Цезаря. Византийский лагерь представлял из себя квадрат, одна часть которого предназначалась для доместика, его штаба и гвардии, а другая — для центуриев и вспомогательных войск. Каждая сторона имела свои главные ворота и боковые. Главнейшим пунктом лагеря являлась ставка доместика, перед которой находилось свободное пространство, где собирались солдаты, когда с ними говорил с возвышения полководец или сам василевс.

Квадрат окружался двойным рвом, а земля из него использовалась для устройства вала, палатки солдат были кожаными. Каждые ворота обычно охранял центурий, — Василий в виду близости агарян укрупнил стражу.

Тяжёлая конница до двух тысяч «бессмертных» и лёгкая до десяти тысяч всадников тоже располагались здесь, — лошади питались в основном фуражом: трава в лагере вытаптывалась велитами и терзалась телегами, запряжёнными волами, которые доставляли продовольствие. Находились рядом и боевые колесницы и их экипажи: двое возничих на одну…

Задумал также Василий приспособить к колесницам «греческий огонь» — на конце оглобли, разделяющей попарно четвёрку коней, установить сифон с горючей смесью. В предстоящем бою надлежало этой устройство опробовать…

— Думаешь, выйдет из сего что-то путное? — спрашивает возничий по имени Велизарий другого, которого звали Маркианом.

— Думаю, да… Как говаривал в своё время мой тёзка, император византийский, отвечая предводителю гуннов Аттиле: «У меня золото для друзей, а для врагов железо». А у нас с тобой, Велизарий, будет приготовлен огонь для нехристей… Почище железа!

— Дай-то Христос!

— Эх ты — святой Пётр сомневающийся… — незлобиво укорил друга Маркиан.

…На заре в византийском и арабском лагерях молились, собственно, одному Богу, который у первых назывался Саваоф, у вторых — Аллах. Но вспоминали разных Мессий — Иисуса Христа и Мухаммеда, если отбросить территориальные притязания и человеческие амбиции тоже, то войны не на жизнь, а на смерть между этими двумя народами в общем-то шли из-за различий веры в Бога, который един, только ритуалы его почитания разные…

Христиане считали, что сила их поклонения выше и значительнее, ибо перед глазами у них стоял пример самопожертвования во имя Всевышнего и великого могущества мученика за грехи людские… Мусульмане же видели Мухаммеда, несмотря на его всего лишь купеческое происхождение, стоящим выше над остальными пророками — христианскими, иудейскими и над грозным Буддой, статуи которого представлялись им громоздкими, непонятными и ужасными сооружениями…

Ислам, набросивший мрачные покровы на жизнь арабов, не терпел никакой скульптуры, осуждая изображения людей и животных, в последних признавая только волка, которому Мухаммед повелел трогать лишь овцу богача, собачку, спящую семью снами, и кошечку Абу Хирайры, которую погладил сам пророк. Живопись, как таковую, тоже отрицал, заменив её узорами на толстых коврах, резьбой и мозаикой на стенах мечетей, дворцах халифов и эмиров да цветистыми слева направо письменами…

Вот сейчас, только по-разному, помолятся Богу Велизарий и Маркиан, Фархад и его друг, а был бы с ними поэт, и тот, да и ринутся в кровавую схватку, чтобы проломить булавами друг другу головы или снести их мечом с шеи, как тыквы со стебля, выжечь огнём глаза из сифона или же ископытить…

А до того как встретиться в смертельном бою, они чему-то радовались, вспоминая хорошее, говорили о добре; и глаза видели привольно раскинувшееся над суетными лагерями такое прекрасное небо, где обитает Бог — высокий царь света, государь всех существ, царь царей, блеск непременный, красота, сияющая непрестанно, жизнь сверх жизни, свет сверх света, не ведающий изъяна и порока, милость без гнева и ревности… И с такими наивысочайшими именами Бога люди вскоре сцепятся, как дикие хищники, позабыв обо всем человеческом, что возвело пещерного зверя до состояния Высокого Духа…

Велик человек и страшен!

Византийцы из главных и боковых ворот выходили следующим образом: вначале через рвы по дубовым быстроразъёмным мостам переправились боевые колесницы, потом пошли «бессмертные», закованные с головы до ног в железо, за ними — лёгкая конница и далее пешцы, ведомые оптионами, пантекортархами, декархами и лохагами.