Святополк, не желая выдавать Любаву, пробормотал что-то неопределенное:
— Так, приснилась какая-то дрянь...
Да и что говорить о колдунье, если ее след уже простыл.
Киев стоит на крутой горе. Стоит высоко, подальше от черных людей и связанных с ними неприятностей.
Здесь, на горе, киевские князья чувствуют себя богами. С высокого крыльца двухъярусного терема, увенчанного трезубцем, Рюриковичи судят своих рабов, которыми считают всех аборигенов. С преданной дружиною думают об устройстве земском, о войнах, о том, как больше получить дани с покоренных народов.
Княжеский трезубец, изображенный на гербе великого князя, хорошее орудие лова, — кого он пронзает, тому уж не уйти от князя.
Мрачно в этом гнезде стервятников днем. А ночью еще страшнее. Как только земля покрывается тьмой, кроваво-красными сполохами озаряется гора. Это княжеский двор освещается кострами караульных гридней и ярким светом из окон дворца. Там же, куда не падает свет, царит тьма, и чудится, что души безвинно убиенных глядят из этих теней черными провалами. Тут пахнет землей, плесенью и кровью.
С наступлением темноты в княжьем тереме становится весело. Пирует дружина: визжит музыка; кривляются скоморохи, обряженные бабами; собаки грызутся из-за костей; гудят пьяные голоса.
Длинный деревянный стол уставлен кувшинами и чашами с медовухой и греческим вином. Горами лежат жареное мясо и рыба, и яблоки, и все плоды земли Русской.
Во главе стола сидит Великий князь Владимир. Он широк в плечах. Бледное длинное лицо заросло бородой, в которой застряли крошки хлеба. На нем вышитая золотом одежда. Свечи мерцающими огнями поблескивают на золоте и бросают красные тени на лицо князя.
По правую сторону Великого князя сидит его верный друг, воевода Добрыня. Многое повидал на своем веку воевода. Бог уберег его от злой стрелы и лихого меча. Воевода грузен и широк, как кадка с добрым вином. На голове воеводы осталось мало волос, и только седая прядь спадает на могучее плечо, сливаясь, как робкий ручей, с рыжей бородой. Воевода, желая казаться моложе, моет бороду в хне. По рыжей скуле воеводы пролегла, как по весенней целине, бледно-неживая борозда, — шрам полученный им в одном из сражений. Шрам тянул левый глаз вниз, придавая лицу свирепое выражение. Разговаривая с воеводой, его собеседники невольно прятали глаза в сторону.
По другую сторону сидит Святополк. Он тих и угрюм, как река, вьющаяся среди светлого березового леса в спокойную погоду.
Святополк беспокоится — отчим так до сих пор и не сказал ему, зачем позвал к себе.
А Владимир исподволь бросает на пасынка неприязненные взгляды. Не любит Владимир пасынка, а вынужден привечать. А не любит, потому что мерещится ему пасынок напоминанием давнего греха с Юлией.
Хорошо помнил свою вину перед братом Владимир. Виноват он был и по законам человеческим, и по законам Божьим, и потому, когда у наложницы родился сын, он оставил его жить и даже объявил его своим сыном. Не предпринимал он никаких мер и позже, когда родились законные сыновья, так как видел мальчика больше больным, чем здоровым. Он надеялся, что сын убитого брата сам умрет.
Но хилыи мальчишка с невероятным, доходящим до остервенения упорством цеплялся за жизнь. Так он, болезненный и хлипкий, и дожил до этого дня. На вид он был кроток и смирен, хотя имя имел грозное.
Но Владимир не забывал, что в тихом омуте черти водятся. Правда, какие окаянные черти водились в тихом омуте пасынковой души, ему приходилось только догадываться.
Несмотря на все опасения и нелюбовь, Владимир нелюбимого пасынка внешне особенно не ущемлял, хотя и постоянно помнил, что по праву стол в Киеве принадлежит Святополку,
Пока же Владимир отправил пасынка в Туров с малой дружиной, оставшейся от его отца Ярополка. Но без присмотра не оставлял. Рядом со Святополком постоянно были его соглядатаи, которые докладывали о его каждом шаге. Соглядатаи докладывали, что Святополк к воинскому делу был неспособен, в поле ходить боялся и охотнее склонялся к чтению старинных свитков и книг, и потому, радующийся таким вестям, Владимир в конце концов уверился, что когда придет время, то Святополк не станет соперником его родным сыновьям.
А больше всего из детей Владимир выделял Бориса и Глеба — сыновей от бойкой чернявой жены болгарки. Борис и Глеб были единоутробными братьями и походили друг на друга, как две капли воды. Однако Владимир все же больше любил Бориса. Близнецы только внешне казались похожими, на самом деле Борис был бойчее Глеба и командовал им. Это и нравилось князю, любившему смелых, отчаянных людей, каким был его отец. Да и сам он был не смиренный монах.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу