Александр Богданов - Твердыня

Еще подъезжая к Новочеркасску, они заметили высившиеся над снежными широкими полями золотые купола величественного собора. Белокаменный, с нежно-розовым отливом он стоял, освещенный лучами заходящего солнца, как символ непобедимой веры. Новочеркасск оказался маленьким, уютным городком, растянувшимся по крутым буграм, с домами‑особняками, весь в садах, аллеях и парках. Покрытые льдом пруды были превращены в нарядно разукрашенные катки, где от души веселились стар и млад. Здесь все было по-прежнему: лавки и рынок завалены товарами, а жители, полные достоинства и уважения друг к другу, по воскресеньям посещали церкви. Друзья поселились в первых попавшихся, недорогих меблированных комнатах возле вокзала. Вскоре они узнали как им повезло. Город быстро наполнялся беженцами c севера и комнат перестало хватать. Красная Россия свирепо и жестоко изгоняла свой средний класс, своих инженеров и врачей, адвокатов и предпринимателей, ученых и изобретателей. Они приезжали с выпученными глазами, измученными, обалдевшими и ограбленными. Незамужние и замужние молодые женщины рассказывали о невероятном правительственном постановлении от 1-го января 1918 года, легализирующим изнасилования, и о талонах, выдающимся членам РКП(б) в Бабраспреде, на использование тел любой приглянувшейся партийцу женщины в возрасте от 17 до 30 лет. Бегство из коммунистического ада было для женщин счастьем.

К сожалению, иллюзия благополучной жизни в Новочеркасске оказалась обманчивой. В городе появились большевики и стали мутить неустойчивых, глуповатых и легковерных. Разногласия и ссоры раздирали горожан. Донской ревком против Донского Войскового правительства, Съезд фронтового казачества против Донского Гражданского совета, белые против красных; люди, которые в прошлом были друзьями и с улыбкой приветствовали друг друга при встречах на улице, стали врагами и конца этому не предвиделось. Казаки, вернувшиеся с фронта, не подчинялись атаману и громко и заносчиво спорили со старшим поколением, которое не верило посулам Ленина и говорило, что все это враки. К городу подступали полчища красных. В таких условиях 9 февраля малочисленная Добровольческая Армия, лишенная поддержки населения, была вынуждена оставить Новочеркасск и выступить на Кубань. Берсенев и Шебаршин разминулись с генералом Корниловым всего на два дня. Это было разочарованием, но не все было потеряно. Трое друзей присоединились к уходившему 12 февраля в Сальские степи отряду Войска Донского. Немного было этих героев, меньше двух тысяч, но они положили начало сопротивления большевикам. Евтюхов был зачислен в юнкерский конный отряд есаула Слюсарева, передав спасенное им знамя командиру, а Берсенев и Шебаршин в отряд полковника K. K. Мамантова.

«Много орденов заслужили?» спросил Берсенева сумрачный, большеносый Мамантов, поглаживая свои пушистые горизонтальные усы. «Да, удостоился георгиевского креста и знака за отличную стрельбу первой степени,» ответил Берсенев, направляя своего рыже-золотого дончака через неширокий ручей. Мамантов гарцевал рядом и лошадиные копыта звучно продавливали корку льда. «Я вашего приятеля еще с германской войны помню,» Мамантов указал на Шебаршина, едущего впереди них на серой в яблоках кобыле. «Он у меня тогда хорунжим служил. Очень бравый офицер. Не убоялся картечи, повел сотню в атаку и выбил неприятеля из окопов. Был отмечен в августейшем приказе,» полковник даже крякнул от воспоминаний о тех славных днях, когда царь сидел во дворце на престоле, раздавая своим верным слугам ордена и золотые монеты, и все было просто, легко и ясно. Подскочивший есаул прервал его. Откозыряв и указывая на опрокинувшеся на бок орудие и тягловую лошадь, запутавшуюся в постромках, он скороговоркой докладывал полковнику. «Ничего вы без меня не можете,» беззлобно махнул рукой Мамантов и поскакал им на помощь. Организационный талант полковника был применен и в этот раз: лошадь была быстро освобождена, пушка поставлена на колеса и марш продолжен. Тусклый свет солнца пробивался сквозь прорехи в густых свинцовых облаках. Третий день казачье войско генерал-майора П. Х. Попова пересекало унылую, огромную равнину, раскинувшуюся вокруг них. Войско искало свои зимовники, где их ждало продовольствие и фураж, рассчитывая получив подкрепления и отдохнув, вернуться весной в Новочеркасск, чтобы выбить большевиков с родной земли. Растянувшаяся в белоснежье колонна оставляла за собой широкий след: отпечатки подкованных копыт кавалерийских лошадей, вмятины от ног пехотинцев, рытвины, оставленные колесами орудий и полозьями саней, тяжело нагруженных пулеметами с боеприпасами. К концу дня завиделись соломенные крыши трех изб и десятка строений, сложенных из жердей, обмазанных глиной. Из кирпичных труб маняще тянуло дымком, в котором самые проголодавшиеся учуяли запах варившейся куриной похлебки. Все оживились и заторопились, предвкушая скорый отдых. Два сидня, так называли казаков постоянно живущих на хуторе, уже поджидали войско, отворив ворота в загон. Наряженные в овчинные шубы и шапки, короткие и коренастые, с широкими лицами, заросшими рыжей щетиной, и сплющенными, вздернутыми носами, они улыбались и приветливо махали руками. Берсеневу удалось поставить своего дончака в теплую конюшню. «Как там мой Байсар?» закручинился он. «Я оставил его на попечение Сашеньки. Она любит лошадей. Байсар всегда рад ей. Увижу ли я их когда-нибудь?» Он слегка потер пальцами свой лоб. Просторное надворье было предусмотрительно расчищено от снега, однако толстый слой его по-прежнему лежал на крышах строений. Гирлянды сосулек свисали с карнизов, со стен и балок над головой. С хрустом печатая свои шаги на замерзшем грунте, Берсенев пересек двор и толкнул дверь в избу. Здесь стояли хохот и веселье. Вокруг стола, в облаках теплого пара, поднимающегося от двух стоящих посередине чугунков, сидела дружелюбная компания его однополчан с ложками в руках. С аппетитом они жевали и проглатывали, лопали и хряпали, помогая себе пальцами и ладонями, и нахваливая хозяйку. Их папахи, шапки и валенки были свалены в угол, и три немолодых, суровых бабы с замкнутыми лицам и головами, туго затянутыми в белые платки, суетились возле печи, где что-то варилось, шипело и булькало. Завидев подполковника, казаки разом подвинулись, освобождая ему место. Берсенев, сняв с себя верхнюю одежду, сел и зачерпнул кулеш. Вкус был восхитительный.